— Хорошо допросили девицу?
— Голяк, — отмахнулся Борис. — Обыкновенная прохожая девица. Шла, никого не трогала. Бах! — вся в крови, на нее падает тело с громадной дырой в башке. Она не видела ни машину, ни убийцу, слишком быстро и внезапно все произошло.
— Занятно, — задумался Турецкий. — Если все происходило именно так, как говорит Венечка, стало быть, шофер и стреляющий из пистолета — одно лицо. То есть в машине находился один человек.
— Ну да, — согласился Борис, — если все происходило именно так, как говорит Венечка. Но то, что говорит Венечка, еще не истина в последней инстанции. Слишком скользкий и неприятный тип, хотя и корчит из себя положительного. Думаю, надо с ним тесно пообщаться.
«Тесно — это как?» — подумал Турецкий.
— При погибшем нашли блокнот с телефонами. Позвонили выборочно по некоторым — буквально через четверть часа примчались двоюродный брат Кошкина, проживающий с семьей на Рогожской улице, и Евгения Мещерякова, закатившая слезливый концерт. Господи, как она плакала!..
— Ладно, господа, — Турецкий свернул карту, — будем считать, что разминку завершили. Если не возражаете, пообщаюсь с фигурантами без вашего участия. А потом все обсудим.
— А нам что делать? — надул губы Борис.
Следователь насторожился, приподнял бровь, не ожидается ли халява?
— Поупражняться в нестандартных измышлениях — это, безусловно, здорово, — сказал Турецкий. — И такая счастливая возможность нам еще предстоит. Но пока давайте работать по типовым мотивам. Ревность, месть, стяжательство, профессиональная деятельность. Проследить биографии фигурантов — вплоть от детского сада. Учеба в школе, служба отечеству — если таковая наблюдалась, дальнейшая учеба, работа…
— Не хотелось бы становиться обладателем собственного мнения, — смущенно сказал Борис, — но что нам дает этот ваш «детский сад»? Наши потерпевшие не могли сидеть в детском саду на одном горшке, равно как вместе обучаться. Кошкину двадцать девять, Эндерсу тридцать восемь, Пожарскому — сорок четыре…
— Ты прав, Борис, — нахмурился Турецкий, — становиться обладателем собственного мнения тебе рано. Инициативы, предложения, поступки — смелые и нетривиальные — допустимы, но поручения следует выполнять неукоснительно. Учеба, биографии, женщины, города, командировки. Случайные встречи в ресторане, за бильярдным столом… сравнительный анализ, любые совпадения. Вплоть до разборов в ГАИ. Это вам, Олег Петрович, если не возражаете.
— Ясно, — вздохнул следователь.
— А ты, Борис, проработай безутешных вдов. Но постарайся воздержаться от визитов, этим займусь я. Работай деликатно, без наездов. Если обнаружится, что Татьяна Вениаминовна и Екатерина Андреевна являются хорошими знакомыми, следствие получит новый толчок. Если к данной компании присоединится Евгения Геннадьевна Мещерякова… даже не знаю, что и думать, — он усмехнулся, — но пища для размышлений появится. Работаем, господа, не теряем время.
Выпроводив товарищей по несчастью, он несколько минут сидел в тишине, отбросив голову. Выбрался из задумчивости, перебрал бумаги, оставшиеся на журнальном столе. Выудил тонкую пачку фотографий, стал внимательно их рассматривать. Способны ли сообщить что-то важное лица потерпевших?
Он морщил лоб, всматривался в лица людей, которые на момент съемки были еще живыми. Все трое, с точки зрения прекрасного пола, интересные мужчины. Все разные.
Представительный чиновник, терпеливо ползущий по служебной лестнице, скуластый, густобровый, с прижатыми ушами, стригущийся у хорошего парикмахера — серьезный, положительный человек.
Миляга Эндерс развалился за рабочим столом, заваленном бумагами, — хорошо откормленный (что не мешало пользоваться успехом у женщин), улыбчивый, с пикантными залысинами, подчеркивающими форму лба, крепкими руками, обладающими, безусловно, хватательным рефлексом. Глаза блестели, смеялись, в них было что-то гипнотическое, влекущее, он самодовольно улыбался, не ожидая подлости от жизни.
Художник Кошкин казался моложе своих лет, кабы не клочок седины в районе правого виска — словно снежком бросили в голову. Тонкий нос, волнистая лента бровей, глаза внимательные, ищущие.
