Проснувшись, Кекуле вспомнил сон и понял, что подсказывало ему недремлющее подсознание: молекула бензола представляет собой кольцо, замкнутый круг, похожий на змею. Типичный уроборос. Кекуле кинулся в лабораторию, чтобы проверить гипотезу. Решение, явившееся во сне, оказалось верным во всех деталях.
Вот какова сила подсознания! Так, может, и Робу следует на некоторое время задвинуть проблему в укромный уголок и дать ей как следует вылежаться? А потом решение проблемы чисел Брайтнера всплывет в мыслях, когда он будет занят каким-то совсем не связанным с нею делом: бриться, мыться, спать или вести машину. Или сидеть на допросе в полиции…
Полиция! Роб взглянул на часы. Час уже прошел. Отодвинув стул, он встал, расплатился с хозяином и быстро зашагал к дому.
Дверь открыл один из полицейских в форме. Кристина с заплаканными глазами сидела на диване. Второй полицейский протягивал ей упаковку бумажных носовых платков. Роб мгновенно ощетинился.
— Не беспокойтесь, мистер Латрелл. — Офицер Кирибали сидел на краю стола, изящно скрестив ноги. Говорил он небрежным и самонадеянным тоном. — Мы же не в Ираке. Увы, разговор о смерти друга мисс Мейер оказался для нее довольно… неприятным.
Кристина искоса взглянула на полицейского, и Роб заметил в ее глазах негодование. Затем она поднялась, прошла в свою спальню и громко захлопнула дверь.
Кирибали поправил ослепительно белые манжеты и указал рукой с наманикюренными пальцами на диван. Роб сел. Двое других полицейских, словно молчаливые часовые, стояли у противоположной стены. Кирибали свысока улыбнулся журналисту.
— Значит, вы писатель?
— Да.
— Очаровательно! Мне редко доводится видеть настоящих писателей. У нас в городе примитивная жизнь. Потому что, видите ли, курды… — он вздохнул, — их не назовешь слишком… просвещенными. — Он постучал себя по подбородку концом авторучки. — Я изучал английскую литературу в Анкаре. Мистер Латрелл, для меня встреча с вами — истинное наслаждение.
— Ну, я всего лишь журналист.
— Хемингуэй тоже был всего лишь журналистом!
— Это да. Но я обычный писака.
— Нет, вы слишком скромны. Вы — джентльмен от литературы. Более того, от английской литературы! — У Кирибали были очень темные синие глаза. Не носит ли он цветные контактные линзы? Тщеславие прямо-таки сочилось из него. — Мне всегда очень нравилась американская поэзия. В особенности женская. Эмили Дикинсон и Сильвия Плат. Вы их читали? — Выражение его лица было совершенно непроницаемым. — «Пыхтит, пыхтит паровоз, увозит меня, как еврейку… Может, я и вправду еврейка!» — Кирибали светски улыбнулся. — Согласитесь, трудно найти в литературе другие столь же пугающие строки.
Роб не знал, что ответить. Он был не в том настроении, чтобы беседовать о поэзии, тем более с полицейским.
Кирибали вздохнул.
— Ну, может быть, в другой раз. — Он зажал ручку в пальцах. — У меня, собственно, всего несколько вопросов. Мне известно, что вы не были непосредственным свидетелем предполагаемого убийства. Следовательно…
И начался допрос. Он оказался кратким и довольно небрежным, почти бессмысленным. Кирибали записывал очень мало, один из полицейских апатично включал и выключал магнитофон. Под конец Кирибали перешел к вопросам более личного свойства. Его, похоже, больше интересовали отношения Роба и Кристины.
— Она ведь еврейка, верно?
Роб кивнул. Кирибали улыбнулся с довольным видом, как будто ему удалось разрешить самую главную проблему, и положил ручку. Поправил ее, чтобы она лежала строго параллельно краю стола. Потом щелкнул пальцами, полусонные нижние чины встрепенулись, и все трое полицейских направились к двери. Остановившись на пороге, Кирибали попросил Роба передать Кристине, что она «в какой-то момент» еще может потребоваться для уточнения подробностей. С этими словами офицер удалился, оставив после себя ядовитый запах одеколона.
Латрелл повернулся. Кристина, одетая, как при их первой встрече, в белую рубашку и брюки хаки, стояла в дверях спальни. Вид у женщины был расслабленный и спокойный.
— До чего же гнусный тип!
Кристина равнодушно пожала плечами.
— Peût-etre
