Он должен поговорить с изувеченным человеком. Это нелегко. Ему довелось повидать многое — как-никак сорок два года жизни за плечами, — но в этом деле его что-то особенно тревожило.
Увидев табличку «Отделение интенсивной терапии», Форрестер взбежал по лестнице, подошел к стойке, предъявил симпатичной девушке полицейский жетон — и в ответ Марка попросили немного подождать.
Буквально через несколько секунд из двери вышел врач, с виду китаец, на ходу стягивая резиновые перчатки.
— Доктор Синг?
— Инспектор Форрестер?
Форрестер кивнул и протянул руку. Ответное рукопожатие показалось ему неуверенным, как будто доктор собрался сообщить дурную весть. Форрестер почувствовал легкий приступ паники.
— Он еще жив?
— Да. Только…
— Что с ним случилось?
Врач посмотрел куда-то вдаль через плечо Форрестера.
— Полная глоссэктомия.
— Простите?
Врач вздохнул.
— Ему отрезали весь язык. Чем-то вроде ножниц…
Форрестер взглянул на пластиковую двустворчатую дверь, за которой находились палаты.
— Боже!.. Мне сообщили, что дело плохо, но…
Где-то за этой дверью находился его единственный свидетель. Пока живой, но без языка.
Доктор покачал головой.
— Огромная потеря крови. И не только из-за… языка. Ему вдобавок вырезали полосы на груди. И обрили голову.
— Выдумаете?..
— Я думаю, что если бы их не спугнули, дело обернулось бы еще хуже. — Доктор взглянул Форрестеру в глаза. — Точнее говоря, если бы сигнализация в автомобиле не сработала, его, по всей видимости, убили бы.
Форрестер тяжело вздохнул:
— Преднамеренное убийство.
На лице врача отразилось нетерпение.
— Вы полицейский.
Форрестер кивнул.
— Можно увидеть его?
— Тридцать седьмая палата. Только прошу вас, как можно короче.
Форрестер еще раз пожал врачу руку, сам не до конца понимая, зачем это делает. Прошел за пластиковые двери, увернулся от тележки, нагруженной «утками» с мочой, и постучал в дверь с номером 37. Изнутри донесся стон. Что делать-то? Но тут он вспомнил: человеку отрезали язык. Вздохнув, детектив толкнул дверь. Обычная больничная палата с закрепленным на металлическом кронштейне телевизором в углу. Телевизор был выключен. В комнате пахло цветами и чем-то намного хуже.
Лежавший в кровати старик испуганно смотрел на Форрестера. Его голова была начисто выбрита, да так, что на коже осталось множество порезов и ссадин. Форрестеру пришла на ум карта железных дорог. Рот был закрыт, но в уголках губ запеклась кровь, словно засохший кетчуп на горлышке старой бутылки. Туловище обмотано бинтами.
— Дэвид Лоример?
Тот кивнул. И смотрел. И смотрел.
Этот дикий взгляд — вот что заставило Форрестера промедлить. За время службы он перевидал множество испуганных лиц, но абсолютный ужас в глазах раненого — это было нечто иное.
Дэвид Лоример издал какой-то звук. Но тут же закашлялся, изо рта брызнула кровь, и Форрестера пронзило чувство вины.
— Прошу вас, — он предостерегающе вскинул руку. — Я не хочу причинять беспокойство. Мне просто… просто нужно кое-что выяснить…
Глаза старика наполнились слезами, словно у обиженного ребенка.
— Мистер Лоример, вы испытали страшные мучения. Мы… я только хочу сказать, что мы полны решимости поймать этих людей.
Слова прозвучали жалко и совершенно неадекватно. Перед ним лежал насмерть перепуганный, подвергшийся кошмарному насилию человек. Ему ножницами отрезали язык. Исполосовали живое тело кровавым узором. Форрестер чувствовал себя полным идиотом. Полицейский хотел сказать: «Мы обязательно прижучим этих подонков», но слишком уж неподходящим местом казалась больничная палата для того, чтобы вставать в позу. Детектив сел на пластмассовый стул в изножье кровати и как можно приветливее улыбнулся несчастной жертве, пытаясь успокоить.
Похоже, это помогло. Прошла минута, другая, и страх в глазах пострадавшего стал постепенно ослабевать. Лоример трясущейся рукой указал на прикроватную тумбочку. Форрестер поднялся, подошел к ней и взял несколько исписанных от руки листов бумаги.
— Вы писали?
Лоример кивнул, продолжая плотно сжимать губы.
— О том, что случилось? — Еще один кивок.
— Большое спасибо, мистер Лоример.
Форрестер наклонился и с ощущением неловкости похлопал его по плечу. У больного сделалось такое выражение лица, будто он вот-вот заплачет.
