Сарториус подвел меня к лифту, и мы поднялись наверх в отделанной латунью кабине. С лифтом Сарториус управлялся сам, но делал это без всякой таинственности, очень обыденно и просто. На верхнем этаже располагались комнаты и помещения, где жили клиенты доктора Сарториуса — его стариковская похоронная команда — люди, которых считали давно умершими. Кроме того, там же находились кабинеты, где проводились лечебные сеансы, и комнаты, куда приезжали женщины, посещавшие стариков. Но все это я понял гораздо позже, когда мы с Сарториусом договорились об условиях моего заточения и я стал пользоваться полной свободой передвижения по его дому. Первым впечатлением был длинный коридор, куда открывались двери множества комнат, которые в тот момент были совершенно пусты. Отделка помещений отличалась поистине монастырской простотой.
Именно там, на верхнем этаже владений Сарториуса, я увидел во всем великолепии — как бы это назвать? — биологизированное богатство этого необычного человека; я понял, что там и только там увижу наконец своего отца. Я был настолько поражен, что, видимо, с тех самых пор на мне лежит печать, как и на всяком, кто прикоснулся к запретному плоду познания.
Здесь, на верхнем этаже, была святая святых лаборатории, ее сердце, средоточие исследований, задуманных и выполненных Сарториусом. Весь этаж представлял собой оранжерею с зелеными растениями, посыпанными гравием дорожками и окованными железом скамейками вдоль них. Крыша была сделана из стекла и металлоконструкций, пропускала море света, окрашивающего все в таинственный зеленоватый цвет. Этот солярий казался воплощением мира и гармонии. Посередине был сооружен дворик, вымощенный красным кирпичом и отделенный от остального пространства возвышением, вокруг которого располагались маленькие площадки с филигранными стульями и столиками. В огромных глиняных вазонах росли причудливые экзотические растения. Из труб, проложенных по полу, с шипением вытекали струи теплой и горячей воды, создававшие влажную и горячую атмосферу тропического леса. Сквозь пол ощущалась вибрация мощного двигателя, который, по-видимому, подавай воду и пар в системы труб. В середине дворика имелось углубление, заполненное водой, приобретшей от кирпичей, которыми были обложены стенки бассейна, охряный цвет. Над водой клубился легкий сернистый туман. В бассейне в компании двух женщин плескался высохший старик. Вокруг стояли статуи — некоторые на пьедесталах, некоторые просто на земле. Все они застыли в эротически-непристойных позах. Одни изображали неистовое совокупление, другие — чувственные позы. Фигуры были некрасивы, обыкновенные люди — такие же, как все мы, простые смертные. Обычно скульпторы не выставляют подобные произведения на выставках, оставляя их для себя и своих друзей.
Все чудодейственное воздействие заключалось в римской бане — бане, если можно так выразиться, Рима, пережившего промышленную революцию. Зеленоватый свет, который лился сквозь крышу, был живым, он пульсировал в определенном ритме, и вдруг я понял, что в помещении звучит музыка, наполняя его чудесной мелодией. Было такое ощущение, что я попал в другую Вселенную, в какое-то иное Творение — вещественное олицетворение Эдема. Увидел я и источник музыки — огромных размеров оркестрион, который, подобно церковному органу, стоял на возвышении у дальней стены — гигантская музыкальная машина сверкала множеством дисков, которые, медленно вращаясь, имитировали игру целого симфонического оркестра.
Меня охватило предчувствие постижения прискорбной истины, пока я искал глазами между умиротворенными, наслаждающимися горячей водой стариками Огастаса Пембертона. Прочие бездельники из числа пациентов доктора Сарториуса со своими спутницами тесной компанией расслабленно слушали музыку, сидя за столиками в черных фрачных парах, положив перед собой черные цилиндры.
Вдруг я увидел своего отца, расположившегося в каком-то подобии травяного алькова на окованной железом скамейке. Огастас сидел, несколько сгорбившись, в окутанной туманом жаркой полутьме в состоянии безмолвного уныния или бесконечно-терпеливого ожидания, полного надежды на чудо. Точно так же выглядел и другой джентльмен рядом с ним. На самом деле в основе их неподвижности была стойкость. Они терпели некоторые лишения, несмотря на то что получали очень массивное, оживляющее их тело лечение.
