– Нарекаю тебя Эстель! – торжественно произнес Араисс Винтерленн – первый из Вождей.
– Что значит – Морская Пена, – мягко подтвердила Далила Винтерленн, его жена.
– Да укажет тебе Пресветлая верную дорогу! – сказал третий, кузнец. У него не было имени, равно как и жены, ведь он целиком принадлежал своей Богине, и делить его с кем-либо собственница Саттара вовсе не намеревалась.
Арвиэль решился взглянуть на мать и обомлел. Лицо женщины чернело, струпьями опадала сожженная кожа. Свет стал нестерпимо ярким, почти материальным на ощупь, и видение сменилось…
…Восходящее солнце по-хозяйски оглядывало угодья: спящую в тумане деревеньку, узкую реку с мельницей на берегу. На пригорке стоял мальчик в белой, свободного покроя рубахе, и, увидев его, солнце распалилось от ярости. Сколько раз его убивало, а все трепыхается. Живучий, щенок.
– Помоги! – падая на буреющую траву, закричал Арвиэль.
Листва перекатилась изумрудами, выпуская белого единорога, еще более ослепительного, чем солнце. В прозрачных крыльях свирелью звенели восемь ветров, гоня прочь боль, усмиряя жгучую ярость.
Солнце отступило. Втянув обратно белесые щупальца, стало тем, чем создал его Творец Мирозданий. Над лесом да пригорком, над чуть подернутой рябью водой дарило нежные лучи первое дитя Эльа-Зари.
Как всегда, единорог не позволил коснуться нежной шерсти. Он повел вниз, к реке, и мальчик покорно шел следом, сперва согнувшись в три погибели, едва не падая, но постепенно все уверенней.
Мельница пела о ветре, гуляющем в тугих колосьях, милостивом лете и сладком хлебе. Ребенок снял сапоги и, пошевелив пальцами, опустил ноги в воду. Красота! Единорог присел на расстоянии вытянутой руки, свесив гриву до дола, распустив по траве шикарный серебряный хвост.
Утреннюю тишину разорвал плеск, да какой! Точно кобылица в воду скакнула!
– Эх ты, лещ! – Мальчик подскочил, восторженно тыкая пальцем в середину реки. – В локоть длиной да на полпуда потянет!
Волшебный зверь задумчиво прищурил голубой глаз и, обернувшись, сказал смешливым девчачьим голосом:
– Не-а! В полтора локтя да в две трети пуда весом! Эх, удочку бы…
Вилль резко открыл глаза и приподнялся на локтях, часто смаргивая. В голове будто осиный рой гнездился, и он отлично понимал, что это может значить. Полгода назад ночные кошмары ушли, но здесь, вдали от Тай-Линн, подкараулили вновь.
Пока единорог сильнее. Надолго ли?
– Шушеля мать. – Вилль провел рукой по лбу и теперь неприязненно разглядывал мокрую ладонь. Хвала Пресветлой, в горле не першит, значит, хотя бы не кричал. Его дракон вернулся, а где он – там неприятности.
Последние дни вообще сложно было назвать приятными. Драккозий рой ураганом пронесся по городу, собрав последний урожай за катаринцев, и послам здорово повезло в том, что на их территорию залетела лишь его небольшая часть. Шумор пожаловался прибывшему наутро целителю Элдину на разгул бешеных лисиц… и в пустом крыле особняка поселились полтора десятка вооруженных до зубов охранников в кирасах. Не сказать, чтобы они доставили хлопоты, скорее наоборот, уж слишком незаметно себя вели. Вилль мысленно сравнивал ситуацию с романтическим обедом на лоне природы. Только расстелешься-разложишься, полезешь в корзину за необходимым (для барышни скорее) градусным эликсиром мужества, а на плед к тебе – жаба или, упаси Пресветлая, гадюка: «Не ждали?! А я вот пришла-ссс!»
Званый ужин во дворце впечатления не произвел совершенно. Кэссиди Иллада Рэя оказалась высокой, какой-то тяжеловесной особой, размалеванной под орочьего шамана и задрапированной в глухое серое платье от шеи до пят. Она сидела по правую руку от отца, такого же блеклого и неестественного, прямая, точно на колу, и весь вечер измывалась над несчастной маслиной, предавая ее методичной казни. Так в итоге и не съела. Раз амеба, два амеба – вот тебе и великие повелители. Разносолами кэссарев стол не блистал. Орки искренне недоумевали, почему пирожное величиной с ноготок положено жевать минуту, не принято есть сладкий горошек и зелень, украшавшие блюдо, а Вилля угнетала предупредительность брата.
