«Наташа», — определил он, и ему стало приятно, что она тоже не спит.
— Ну что, бандит, — через некоторое время услышал он ее голос, — пришел поохотиться? Сосиску будешь?
«Почему это, если пришел бандит, Наташа смеется и угощает его сосиской?» — подумал Анатолий Васильевич и потянулся за штанами.
Чтобы не разбудить Саню с Петькой, он спустился вниз в одних носках. Наташа стояла на веранде в ночной рубашке, кутаясь в шаль. На ногах у нее Елошевич узнал свои ботинки. Веранда была залита солнцем, но ему показалось, что сияние исходит от самой Наташи: светились и длинные ноги, и белые трусики, и маленькие, аккуратные груди. Вокруг Наташи прыгал незнакомый кот.
Елошевич поспешил отвернуться, хотел незаметно выскользнуть на улицу, но Наташа его заметила.
— Доброе утро, дядя Толя.
Он буркнул приветствие себе под нос, стараясь не смотреть на Наташу.
— Ничего, что я ваши ботинки надела?
— На здоровье. А что это за кошак?
— Дикий кот, — засмеялась Наташа, — пришел поохотиться на меня. Теперь вот охотится на сосиску. Но он, кажется, не такой уж и голодный.
Кот подошел к Елошевичу, стал тереться о его ногу и урчать.
За спиной Наташа загремела какой-то посудой.
Кот был яркой осенней расцветки. Анатолий Васильевич сел на корточки и принялся чесать его за ухом, радуясь, что это позволяет ему не смотреть на Наташу.
— Вам сколько сахару в кофе класть?
— А кружка большая?
— Впрочем, сами нальете и положите. Яичница будет через минуту.
Он поднялся в мансарду и достал из шкафа свою старую шинель.
— Надень, а то здесь холодно. — Анатолий Васильевич подал ей шинель, для чего ему пришлось подняться на носки — Наташа была намного выше.
На мгновение она доверчиво прислонилась к нему, и ему захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.
Наташа задрапировалась в старое сукно, будто в норковую шубу, и засмеялась.
— Хоть сейчас на обложку журнала для мальчиков, правда, дядь Толь?
Стараясь, чтобы она не заметила его смущения, он сделал себе кофе. Находиться рядом с сияющей Наташей было мучительно, но никакая сила не заставила бы его сейчас уйти.
Стоило ему сесть к столу, как кот тут же вспрыгнул на его колени и завозился, устраиваясь поудобнее. Пару раз он выпустил когти, но быстро угнездился и заурчал на всю веранду.
Наташа поставила на стол тарелку с яичницей совершенного вида. Желток располагался строго по центру идеального круга, а гренок имел такой ровный золотистый оттенок, что Анатолию Васильевичу стало жаль есть такую красоту.
— А что там наши дети? Еще спят? — спросил он.
— Без задних ног. И пусть, это же с ума сойти, сколько им приходится работать. Сане, как ни позвонишь, она на дежурстве, а о Петьке я вообще не говорю. Знаете, у меня крыша едет, когда я пытаюсь разобраться с его уроками, особенно с математикой. Мало того, что материал трудный, так его еще и объясняют черт знает как. В учебнике ничего понять нельзя!
Возмущаясь, Наташа сновала по веранде, мыла в тазике морковку, потом очень быстро нарезала ее огромным ножом. Елошевич завороженно смотрел, как нож мелькает возле ее тонких пальцев с коротко стриженными ногтями.
— Тебе помочь?
— Все уже. Я сварила куриный суп с лапшой, как вы любите.
Она положила овощи в булькающую на электрической плитке кастрюлю. Несколько взмахов руками, и на столе, словно по волшебству, воцарился идеальный порядок.
— Ну что, котик-обормотик, пригрелся? — Наташа стала гладить приблудное животное, не опасаясь коснуться рукой колена Анатолия Васильевича. Впрочем, еще вчера он тоже бы об этом не беспокоился…
Внезапно тишину разорвало вступление из Моцарта. Наташа вскочила и поспешно схватила с подоконника телефон. Заметно было, что она ждала звонка, недаром положила мобильный так, чтобы был под рукой. Видя это, Елошевич подумал про Миллера нехорошее.
Но, судя по разочарованному тону Наташи, звонил не жених.
— Здравствуйте, Илья… Конечно, помню… Спасибо. Нет, сегодня не могу. Я за городом.
Анатолий Васильевич замахал руками.
— Простите… Что, дядя Толя?
— Поезжай, если тебе надо. Мы за Петькой приглядим.
Наташа задумалась.
— А куда вы хотели меня пригласить? Да? — Елошевич услышал, как ее голос внезапно поменял окраску: среди тускло-свинцового разочарования прорезались радостные серебристые нотки. — Хорошо, я согласна. Нет, я буду за рулем.
