И все равно мне нравилось приезжать в гости к Фабиану и его дядюшке. Сама поездка доставляла мне огромную радость, и не только потому, что за нами заезжал вооруженный шофер черного «мерседеса». Жена Байрона Евлалия обычно готовила для нас бутерброды, которые оставляла на заднем сиденье машины, чтобы мы могли перекусить на обратном пути. Кроме того, меня приводил в восторг один светофор, возле которого метис-инвалид на костылях продавал пакетики разноцветной жевательной резинки, отбивавшей мерзкий привкус арахисового масла во рту. Как-то раз, во время плохо организованной экскурсии на экватор, когда мы с Фабианом ухитрились втихаря выдуть пол-литра агвардиенте, мерзкой сивушной водки, по пути домой нами была затеяна одна игра. Ее цель состояла в том, чтобы умять целый пакет жевательной резинки и одновременно съесть сандвич. Благоухая водочными ароматами и чувствуя себя необычайно умными, мы сидели на заднем сиденье машины и засовывали в набитые едой рты пригоршни жвачки, позволяя искусственному фруктовому ароматизатору бомбой взрываться в жеваных кусках бутербродов с арахисовом маслом. Мы старались съесть их, не проглотив при этом жвачку. Глотать одно, не проглотив при этом другое, — задача не из легких и для трезвого человека, мы же были изрядно пьяны, и очень скоро нас постигла неизбежная расплата за легкомыслие. Неожиданно для себя проглотив всю эту мешанину, Фабиан велел Байрону остановить автомобиль и выблевал в канаву разноцветную смесь из тростниковой водки, арахисового масла и жевательной резинки. Байрон тогда долго хохотал и после этого случая имел привычку оглядываться на нас через плечо в надежде, что мы, втихаря набухавшись за его спиной, отмочим что-нибудь подобное.
* * *
На самом деле Кито не один город, а целых два: Новый город и Старый город. Они лежат в противоположных концах длинной неглубокой котловины, протянувшейся с севера на юг. На северном краю высится скопление коробок из бетона и стекла: жилые дома, торговые центры и офисы. Это деловой район. Город восточноевропейских овчарок на поводках, поливальных установок на лужайках у домов, оснащенных кондиционерами. Именно здесь, в новом Кито, в многоквартирной башне, в апартаментах, явно предназначенных для чопорных приемов, я и жил вместе с родителями. Имеющая открытую планировку, квартира представляла собой галерею венецианских окон, из которых открывалась живописная панорама города и вершин далеких вулканов. От нас можно было даже наблюдать за идущими на посадку самолетами, которые скользили буквально между нашими небоскребами, устремляясь к взлетно-посадочной полосе аэропорта. А если взять в руки бинокль, можно было на противоположном конце долины открыть для себя — совсем как какую-нибудь непристойную тайну — совершенно новый мир беленных известью стен, обветшавших церквей и узких улочек Старого города.
Существует примерно такая легенда: давным-давно, высоко в Андах, инки построили города в облаках. Когда до них дошел слух о надвигающихся с юга отрядах конкистадоров, полководец Руминьяхуи, которого великий Атахуальпа оставил надзирать за городом, уничтожил это удивительное поселение, чтобы оно не досталось врагу. От великого города инков не сохранилось ни одного камня. То, что мы называем Старым Кито, — город колониальной застройки, возведенный на месте древнего разрушенного города. Его балконы, арки и крытые терракотовой плиткой крыши в настоящее время располагаются совершенно хаотично, без всякого плана, и сильно обветшали за несколько столетий. Правда, некоторыми из них снова завладели здешние аборигены. Таким образом, если Новый город продолжал расти и расширяться в северном направлении, то Старый оставался в своих прежних границах, так как возник на месте своего предшественника подобно слою компоста. Как новый геологический слой.
Сегодня, насколько мне известно, благодаря усилиям международных организаций и программам защиты культурного наследия процесс упадка удалось приостановить. Старый город понемногу облагораживается, и все эти беленные известью заброшенные здания, ныне возвращенные богачам, снова обрели былой блеск. Старый город, ранее напоминавший рот, полный гнилых зубов, щеголяет сверкающими протезами и коронками, обретя благопристойный вид. Правда, лично я это с трудом себе представляю. Наверно, во всем виноваты бьющая в глаза нищета или же тот трепет, который я испытывал в отношении любого запретного места, но для меня Старый Кито, он же Эль-Сентро, как его чаще называют, всегда означал жизнь в ее наиболее концентрированной форме. Она буквально бурлила здесь. В Старом городе невозможно шагу ступить, чтобы не наткнуться на тележку с топящейся плитой, на которой кипит кастрюля с супом; то и дело приходится отбиваться от уличных торговцев, пытающихся всучить тебе какую-нибудь шляпу или цветастую блузку, или хватать за руку воришек, тянущихся к твоему бумажнику. А еще на здешних улицах неизменно витает пьянящий коктейль запахов, которые в высокогорном климате кажутся еще резче: бензиновых паров, подгнивших фруктов, застоявшейся мочи и жарящегося на углях местного лакомства — мяса морских свинок.
