Я не знаю. Я об этом не подумал, все идет не так, как я представлял. Натянутость исчезает, но я еще не вижу нас в постели.
— Вы голодны? Хотите, чтобы мы пошли в ресторан?
— Великолепно. Вы выбираете.
Я не слишком привык выбирать. Обычно клиентки за меня выбирают. И потом, они не часто водят меня в ресторан. Она догадывается, что я колеблюсь:
— Что бы вам понравилось?
— Пицца «Маргарита»?
— Это для мадам.
Официант ставит гигантскую пиццу перед Джудит.
— Мы никогда не съедим все это!
— Это только ваша. У меня сицилийская. Но не беспокойтесь, я вам помогу.
Она принимается за свою пиццу, извиняется, что начинает, не подождав, пока мне подадут еду.
— Я обожаю пиццы, даже замороженные. Прекрасно знаешь, что это будет мерзость, что во рту будет привкус картона, и все-таки мы так рады разогреть себе пиццу.
Я соглашаюсь с ней, я тоже обожаю пиццу. Прибывает моя, сицилийская, и это очень большая пицца. Вот почему я так люблю это место. Они подают очень большие пиццы. Джудит, увидев ее, округляет глаза:
— Ваша еще больше!
— Это нормально, я парень!
Это заставляет ее смеяться. Обычно я избегаю таких шуток, но сейчас слова непроизвольно слетели с языка.
— Ну да, это главный вопрос. Узел всех проблем.
— Что?
— Размер.
Она начинает есть вторую половину пиццы и продолжает говорить с полным ртом:
— Моя больше твоей! Так говорят обо всем: моя зарплата, моя машина, мой дом, мой бассейн, моя армия, мой пенис, конечно, но дело не только в этом.
Ее глаза смеются, пока я раздумываю над тем, что она только что сказала. Мой пенис? Неизбежно все мы задаемся этим вопросом, так или иначе, все хотят быть уверенными. Ну да, я знал парня, у которого он был как у осла, но в конце концов он перестал этим гордиться… Потому что это не всем подходит. А мой подходит, не королевский размер, но нормальный средний. Я снова думаю о том прошлом разе с Джудит. Это меня расстраивает. То, что я сказал, правда, со мной этого никогда не случалось, я не ищу оправданий, но на самом деле условия не были благоприятными. Конечно, я оставляю свои впечатления при себе. Так как я молчу, она спрашивает, не шокирует ли меня то, что она об этом говорит.
— Нет, вовсе нет. У вас забавная манера смотреть на вещи.
Затем мы прекращаем говорить, так как доедаем наши пиццы. До последней крошки. И сидим молча, насытившиеся, довольные.
— Это позор, теперь я не могу застегнуть юбку!
Она вздыхает, допивает свой бокал кьянти и бросает взгляд на часы:
— Ну вот, я опоздала!
Она делает знак официанту. Я ловлю ее руку на лету:
— Вы вроде бы сказали, что я решаю?
— Это правда.
— И вот… я решаю вас пригласить. Вы обязаны, вы на моей территории.
Она удивленно улыбается, благодарит меня. Берет свою сумку, надевает куртку:
— Мы могли бы чем-нибудь заняться завтра вечером?
— Завтра вечером я занят.
— Тогда, скажем, послезавтра или тем вечером, который вам подходит. На этой неделе мы не записываем программу.
— По вечерам я занят.
— Вы не профессионал? — спрашивает она после короткой паузы.
— Кого вы называете профессионалом?
— Того, кто свободен всегда или почти всегда.
Я не отвечаю, смущенно улыбаюсь. И затем, чтобы прояснить ситуацию, говорю:
— Бывает, я занят и после обеда, потому что работаю с другом…
Она бросает на меня заговорщицкий взгляд:
— Ах да… живопись… и как она сейчас?
— Тут гордиться нечем, но с Тутуном можно хорошо посмеяться… Приятель, с которым я работаю.
Почему я все это ей рассказываю? На самом деле это ни к чему не обязывает, но обычно я избегаю этой темы или говорю, что изучаю менеджмент. Это не вызывает нескромных вопросов. Причем менеджмент мне бы понравился. Тем более что, в конечном счете, этим я и занимаюсь. Я все время управляю — своим расписанием, платежами, историями, которые я рассказываю направо и налево…
— Проще всего будет, если вы мне перезвоните. Сейчас у меня нет с собой еженедельника. Мы конечно же найдем минутку…
Она не наклоняется ко мне, она не сжимает мою руку, она только подмигивает, улыбаясь, и уходит.
