На четвертый вечер своего визита в Тарс Клеопатра развлекала римлян на еще одном пиру, и по этому поводу она приказала усыпать пол в пиршественном зале розами высотой в полметра. Цветы образовали сплошной ковер благодаря сеткам, которые были натянуты над ними и прикреплены к стенам, а гости шли к своим ложам по ароматному ковру из такого количества цветов, которое – для одной только комнаты – стоило очень немало.
С таким непомерным расточительством прошло несколько следующих дней. Царица прилагала все возможные усилия, чтобы продемонстрировать Антонию свое богатство и власть и получить его согласие на тот или иной союз между ними, который будет направлен против Октавиана. Теперь единственным желанием Клеопатры было добиться разрыва между этими двумя лидерами, натравить их друг на друга, а затем, предоставив Антонию свою помощь, добиться свержения Октавиана, племянника Цезаря, и обеспечить победу Цезариону, сыну Цезаря. Для этой цели было, безусловно, необходимо показать величину ее богатства и безграничность ресурсов Египта. Поэтому Клеопатра, видимо, проявила легкое пренебрежение к усилиям римского полководца развлечь ее, и на его пирах она, похоже, сумела передать ему тревожное ощущение того, что она насмешливо относится к его неудачным попыткам продемонстрировать величие и роскошь.
Ее отношение заставило Антония почувствовать какую-то неловкость, и наконец он, по-видимому, задал царице прямой вопрос: что еще можно сделать, чтобы усилить великолепие его стола? В ходе последовавшей за этим беседы Антоний, видимо, рассказал ей, сколько стоило ему увеселение такого рода, на что она ответила, что она сама может легко потратить сумму равную нескольким сотням тысяч сестерциев (или нескольким тысячам золотых ауреусов. – Ред.) на один прием пищи. Антоний немедленно отверг это, заявив, что это просто невозможно. И после этого царица предложила ему пари на то, что она сделает это на следующий день. Пари было принято, и в свидетели был приглашен некий Планк. Антоний, по-видимому, не помнил, что в былые времена Клодий, сын автора комедий Эзопа, имел обыкновение примешивать к своей пище растворенные жемчужины, так что такие трапезы стоили, наверное, огромных денег, иначе он понял бы, что Клеопатра намеревается применить какую-нибудь такую уловку, чтобы выиграть пари, и Антоний, возможно, удержал бы ее.
На следующий день римлянин ожидал пиршества с некоторым волнением; и, наверное, он почувствовал одновременно и ликование, и разочарование при виде стола, не сильно отличающегося от обычного. В конце трапезы он вместе с Планком подсчитал расходы на различные блюда и оценил стоимость золотых тарелок и кубков. Затем он повернулся к царице и сказал ей, что общая сумма даже близко не подошла к цифре, названной в пари.
«Подожди, – сказала Клеопатра. – Это только начало. Теперь я попробую потратить оговоренную сумму на себя».
Прислужникам-рабам был дан сигнал, и они принесли ей столик, на котором стояла одна-единственная чаша с небольшим количеством уксуса. В тот момент на Клеопатре были надеты серьги с двумя огромными жемчужинами, каждая из которых стоила больше половины суммы, заявленной в пари. Одну из жемчужин она быстро вынула и бросила в уксус, где та вскоре и растворилась. Затем уксус и сотни тысяч сестерциев полились по царскому горлу; она приготовилась уничтожить и вторую жемчужину таким же способом, но вмешался Планк и объявил, что Клеопатра выиграла пари, а в это время Антоний, надо думать, не без уныния размышлял о женских уловках.
Широко распространено мнение, что расточительность царицы следует отнести к ее тщеславному желанию произвести впечатление на Антония своим личным богатством. Но, как мы уже видели, безусловно, для ее действий была веская политическая причина, и не стоит строить предположения о том, что Клеопатрой руководило тщеславие. На самом деле демонстрация ее богатства никогда не была показной, как можно понять со слов греческих авторов, чьи произведения предполагают, что они приписывали ей хвастливое расточительство в финансовых вопросах, которое можно было назвать лишь дурными манерами. Скорее кажется, что приведенные здесь примеры расточительности египетской царицы внешне характеризуются искусной демонстрацией неподдельной простоты и непосредственности, чем-то вроде дерзости, от которой захватывает дух, тогда как, по сути, они носили в значительной степени политический и спекулятивный характер.
