Его мало заботило общественное мнение, и он понятия не имел о том, какое раздражение и душевные страдания причиняли его действия. Во многом Антоний находился под влиянием своих придворных и друзей, и, пока все вокруг него казались счастливыми и веселыми, он не видел причин для дальнейших расспросов. Когда Антоний был в Азии, он считал необходимым для хорошего состояния своей армии обложить налогом города, которые уже платили ему дань. С этой целью без долгих размышлений им были отданы соответствующие распоряжения. На самом деле, по-видимому, он просто забыл, что города уже платят ему дань. Поэтому некий Гибреас от имени азиатских городов выразил недовольство дальнейшими поборами и напомнил Антонию о ранее назначенном налоге. «Если ты его не получил, – сказал этот человек, – спроси о нем своих сборщиков налогов. Если ты его получил и потратил, мы пропали». Антоний сразу же увидел разумность доводов, понял, какие страдания он собирался навлечь на людей, и, как говорится, будучи задетым за живое, быстро отдал другие распоряжения. Так как он был очень хорошего мнения о себе и так как его друзья грубо льстили ему, он не сразу видел свои собственные недостатки. Но когда Антоний понимал, что был не прав, он глубоко раскаивался и никогда не стыдился попросить прощения у тех, кого он обидел. С мальчишеской расточительностью Антоний выплачивал им компенсацию, осыпая их такими подарками, что его щедрость в таких случаях, говорят, сильно превышала его строгость по отношению к другим.
Антоний был щедрым во все времена и к своим друзьям, и к врагам. Похоже, он унаследовал это качество от своего отца, который, судя по краткой ссылке на него у Плутарха, был добрым стариком, немного боявшимся своей жены и любившим делать подарки своим друзьям за ее спиной. «Щедрость Антония, – пишет Плутарх, – его привычка открыто раздавать подарки и милости своим друзьям и соратникам очень помогла ему в его первом продвижении к власти; а после того, как он стал великим, она долго поддерживала его успехи, когда тысяча безрассудных поступков ускоряла их ниспровержение». Настолько щедрыми были подарки Антония своим друзьям, и так велико было его гостеприимство, что он всегда был в долгах, а в начале своей зрелости он даже был должен своим кредиторам огромные деньги. Антоний плохо себе представлял ценность денег, и его расточительность была притчей во языцех. Однажды он приказал своему дворецкому выплатить большую сумму денег одному из своих нуждающихся друзей. Сумма настолько потрясла дворецкого, что он отсчитал ее в мелких серебряных монетах (видимо, в денариях. Один золотой ауреус приравнивался к 25 денариям. – Ред.), которые он велел насыпать в кучку на видном месте, где ее мог увидеть даритель, чтобы своими размерами она заставила его передумать. И Антоний наткнулся на эту горку денег и спросил, для чего она. Дворецкий значительно намекнул ему, что это та сумма, которая должна быть отдана его другу. «Н-да, – сказал Антоний равнодушно, – я думал, монет будет гораздо больше. Этого слишком мало, пусть эта сумма удвоится».
К тому же он был так же щедр в делах, как и в дарении. После своего александрийского триумфа он не казнил побежденного армянского царя Артавазда (Антоний захватил Артавазда II коварством. – Ред.), которого провели в золотых цепях по улицам города, хотя такие казни были в обиходе римлян. Перед морской битвой при Акции консул Домиций Ахенобарб сбежал и переметнулся к Октавиану, бросив все свое имущество, рабов и свиту. Проявив потрясающее благородство, Антоний послал ему вслед его добро, не желая ни обогащаться за счет своего вероломного друга, ни отомстить ему жестоким обращением с кем-то из тех, кого консул бросил в таком опасном положении. После сражения при Филиппах Антоний очень хотел взять своего врага Брута живым, но военачальник последнего по имени Луцилий совершил героический поступок и помешал этому: он назвался Брутом и сдался солдатам Антония. Солдаты, ликуя, привели пленника к Антонию, но Луцилий, представ перед ним, объяснил, что он не Брут, но назвался им, чтобы спасти своего полководца, и теперь готов заплатить своей жизнью за этот обман. После этого Антоний, обращаясь к разъяренной и возбужденной толпе, сказал: «Я вижу, ребята, вы огорчены тем, что вас так обманули; вы думаете, что вас этим обесчестили и оскорбили, но вы должны знать, что вы встретились с большей удачей, чем та, о которой вы мечтали. Ведь вы искали врага, а привели ко мне друга. Я уверен, что лучше иметь таких людей, как Луцилий, своими друзьями, чем врагами». И с этими словами он обнял храброго военачальника и отпустил его на свободу. Вскоре, когда Брут, убийца и своего старого друга Юлия Цезаря, и его брата Антония Гая, совершил самоубийство, Антоний не стал мстить его телу, выставляя его на поругание, как это часто делалось, а сдержанно прикрыл его своим собственным алым плащом и приказал похоронить за свой счет с воинскими почестями. Точно так же после взятия Пелусия и поражения и смерти Архелая Антоний разыскал тело своего поверженного врага и похоронил его с царскими почестями. В молодости Антоний чрезвычайно учтиво обошелся с Лепидом, армию которого он склонил на свою сторону. И хотя Антоний был абсолютным хозяином ситуации, а Лепид был в его руках, он настоял на том, чтобы проигравший полководец оставался командующим своей армией, и всегда уважительно обращался к нему как к «отцу».
