Нет никаких причин предполагать, что Клеопатра предала своего мужа или что она была как-то причастна к произошедшей измене флота и конницы. Внезапный провал их с Антонием сопротивления, хотя было еще только утро, вероятно, был для нее ошеломляющим ударом, а обвинения Антония Клеопатра, без сомнения, расценивала как проявление странностей его поведения, характерных для него в последние годы. Накануне Антоний предлагал большую сумму денег любому легионеру Октавиана за переход на его сторону; и более чем вероятно то, что Октавиан сделал такое же предложение египетским морякам и солдатам. Только год назад эти моряки по-братски относились к римлянам из армии и флота Антония в Амбракийском заливе, и эти последние, перейдя на сторону Октавиана после сражения при Акции, теперь во множестве находились среди моряков вражеского флота. Таким образом, египтян призывали сражаться со своими друзьями, чьим гостеприимством они часто пользовались и чьи воинские качества в соединении с победоносной армией Октавиана высоко ценили. Поэтому не было нужды ни в каких намеках со стороны Клеопатры: их переход на сторону Октавиана считался почти неизбежным.
Но Антоний слишком обезумел и был слишком взвинчен, чтобы контролировать свои слова, а свои апартаменты во дворце он привел в состояние граничащее с палатой сумасшедшего, где он ругал Клеопатру и ее страну и призывал проклятия на голову всех тех, кто покинул его. Вскоре те люди из его свиты, которые последовали за царицей в ее мавзолей, принесли ему весть о том, что она убила себя, так как именно таким образом они истолковали ее действия. И мгновенно ярость Антония утихла, этот шок вызвал у него упадок сил. Сначала это известие, вероятно, поразило его, но, когда весь его смысл проник в его смятенный разум, в нем не осталось места для гнева или подозрений. «Ну, Антоний, – вскричал он, – зачем дальше откладывать? Судьба забрала у тебя то единственное, ради чего, можно сказать, ты еще хотел жить». И с этими словами он ринулся в свою спальню, энергично срывая с себя доспехи и призывая своего раба Эроса, чтобы тот помог ему. Потом, когда он обнажил верхнюю часть своего тела, все услышали, как он вслух разговаривает с царицей, которую он считал мертвой. «Клеопатра, – сказал он, – я не горюю оттого, что разлучен с тобой, потому что мы скоро будем вместе, но мне больно, так как такой великий полководец оказался менее мужественным, чем женщина». Незадолго до этого Антоний заставил Эроса торжественно обещать убить его, когда прикажет сделать это. И теперь, повернувшись к рабу, Антоний отдал ему этот приказ, напомнив о его клятве. Эрос вытащил свой меч, словно намеревался сделать то, о чем его просил Антоний, но внезапно, повернувшись, вонзил клинок в свою собственную грудь и упал, смертельно раненный, на пол. После чего Антоний склонился над ним и закричал ему, потерявшему сознание: «Отлично сделано, Эрос! Отлично!» Затем, взяв свой меч, он добавил: «Ты показал своему хозяину, как надо делать то, на что у тебя самого не хватило духу», и с этими словами он вонзил себе меч под ребра снизу вверх и упал на свою постель.
Однако рана не была смертельной, и вскоре кровь перестала течь, а к Антонию вернулось сознание. Несколько слуг-египтян собрались вокруг него, и теперь он умолял их прекратить его страдания. Но когда они поняли, что Антоний жив, они бросились вон из комнаты, оставив его, стенающего и корчащегося от боли, там, где он лежал. Кто-то из них, наверное, сообщил об этом царице, которая сидела у окна мавзолея, так как через несколько мгновений некий Диомед, один из ее секретарей, пришел к Антонию и сказал ему, что Клеопатра еще не убила себя и желает, чтобы его принесли к ней. Антоний отдал распоряжение слугам перенести себя к ней, и они, подняв его на руки, положили Антония на импровизированные носилки и поспешили в мавзолей. По-видимому, теперь у дверей мавзолея собралась толпа, и, когда царица увидела группу людей, несущих к ней ее мужа, она, вероятно, испугалась, как бы кто-нибудь из них, желая получить награду, не схватил ее, когда они войдут в ее цитадель, чтобы доставить Клеопатру живой Октавиану. К тому же, наверное, было непросто отпереть засовы на дверях, которые она в возбуждении сумела глубоко вогнать в петли. Поэтому Клеопатра не смогла впустить Антония в мавзолей, и он лежал под ее окном, стонал и умолял ее позволить ему умереть на ее руках. По словам Плутарха, Клеопатра тогда «спустила веревки, к которым привязали Антония, и она вместе со своими двумя прислужницами, единственными людьми, которым она позволила войти в свой мавзолей, подняла его наверх. Те, кто присутствовали при этом, говорят, что не было более горестного зрелища, чем вид окровавленного Антония, испускающего последний вздох, но все еще тянущего к ней руки и приподнимающего свое тело теми слабыми усилиями, которые он еще мог сделать, когда его поднимали наверх. На самом деле это была нелегкая задача для женщин; Клеопатра изо всех сил налегала на веревку, тянула ее, нагнув голову до земли, и с трудом дотянула Антония наверх, в то время как все стоявшие внизу подбадривали ее криками и разделяли с ней все ее усилия и тревогу». Окно, вероятно, было расположено на значительном расстоянии от земли, и я не думаю, что трем женщинам вообще удалось бы поднять наверх довольно тяжелого Антония, если бы стоявшие внизу люди не принесли, как мне кажется, приставные лестницы и не помогли им. А потом – я не сомневаюсь в этом – с верхних ступенек этих лестниц снаружи они наблюдали за ужасной сценой, развернувшейся внутри.
