– Я… я забыл, где мы.
– А я нет.
Он сглотнул.
– Почему же ты меня не остановила? Я не хотел тебя смущать. Я…
– А кто здесь смущен? По-моему, это было потрясающе.
Лицо Эрни залил густой румянец.
– Да… я имею в виду… поцелуй был хорош, но я не привык вытворять такое на глазах у людей. – И он поспешно затянул пояс на пальто.
– Я тоже. – Она усмехнулась, и Эрни с ужасом понял, что Пэтти смеется над его смущением. – У нас в Сонной Заводи такие штучки не одобряются. Хотя, должна тебе сказать, был один случай на площади… Но я не виновата, я вправду думала, что в час ночи там никто не появится!
– Мне не следовало тебя целовать, – окончательно расстроившись, пробормотал Эрни. – И тем более совать руку тебе под пальто!
– И под свитер, – гордо добавила Пэтти. Подумать только, как она его завела!
«Эпизод с поцелуем» – так Эрни мысленно назвал этот случай – перепугал его до полусмерти. Он твердо решил, что повторения быть не должно. И, пока они шли по лондонским улицам, честно держал руки в карманах. Если же прикосновения избежать было невозможно – например, когда они переходили проезжую часть, – он брал Пэтти под руку с такой осторожностью, словно это граната с выдернутой чекой.
– Ой, ты только посмотри! – Пэтти замерла перед ярко освещенной витриной.
Ну конечно! Выставка ночных сорочек! А он чего ждал?
– Угу, – промычал Эрни, тщетно стараясь не думать о Пэтти – в ночной сорочке или без. Особенно без.
– Вот то, что мне нужно!
Разумеется, ее заинтересовала не скромная хлопковая ночнушка, болтающаяся на манекене у самого окна. Нет, скорее уж Пэтти восторгалась вон той коротенькой черной штучкой на заднем плане!
– Угу, – повторил Эрни, запретив себе даже под страхом смерти воображать ее в этой соблазнительной вещице.
Пэтти обернулась.
– Да ты, кажется, не понимаешь, о чем я!
Он скользнул взглядом по ее лицу и быстро отвел глаза. Взор Пэтти искрился влажной зеленью, и Эрни грозила вполне реальная опасность утонуть.
– Насколько я понял, тебе нужна ночная рубашка.
– Да нет! То есть да. На самом деле даже несколько. Но сейчас я не об этом говорю. Взгляни-ка на ту ширму! Понимаешь теперь?
– А-а…
Эрни вдруг с особой остротой ощутил, что ладонь его лежит на мягкой груди Пэтти. Ни с одной женщиной он так не забывался – и одно это предупреждало, что от Пэтти стоит держаться подальше, ибо ничто в себе Эрни не ценил превыше самообладания. И все же он не убрал руку. И продолжал стоять рядом с Пэтти. Так близко, что стоило опустить голову – он зарылся бы носом в благоухающую копну ее волос. Собственно говоря, это ему и хотелось сделать. Хотя бы для того, чтобы разнюхать, чем это, черт побери, от нее так здорово пахнет!
– А ты не хочешь спросить, зачем мне нужна ширма?
Эрни боялся спрашивать, но напомнил себе, что он холоден, спокоен и собран и что какой-то девчонке из Дербишира его не испугать.
– И зачем же?
– Чтобы выгородить уголок в бывшей гостиной. За ширмой будет моя гардеробная.
– Почему бы не переодеваться в спальне?
– Можно, конечно, но это не драматично и не сексуально. Я хочу сказать… представь, что я пригласила кого-то к себе домой.
Эрни предпочел этого не представлять.
– Я предлагаю ему налить себе выпить, пока сама переоденусь во что-нибудь домашнее, – продолжила Пэтти.
Мысль о том, как Пэтти переодевается «во что-нибудь домашнее», пока какой-то тип в кухне наливает себе выпить, вовсе не обрадовала Эрни. Но почему? Ему-то что с того, что Пэтти приехала в Лондон в поисках любовных приключений? Можно только пожелать ей удачи…
– …Вот почему без ширмы мне не обойтись, – закончила она. – За ней я поставлю один из твоих складных стульев и на спинку повешу какой-нибудь сексапильный халатик – на всякий случай.
– Угу…
Что-то мои реплики разнообразием не отличаются, подумал Эрни. Но откуда Пэтти набралась таких идей? Похоже, у этой деревенской девчушки таланты Клеопатры!
– Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе. Разве это не сексуально – скрыться за ширмой и переодеться почти на глазах у мужчины, не прерывая разговора с ним? Для большего эффекта можно даже повесить на край ширмы снятые чулки. – Она пытливо взглянула на Эрни. – Как ты ужасно хмуришься! Неужели тебе не нравится?
