Клеопатра - страница 135

И вдруг мы увидели, как в комнате появились тени мертвых. Там была прекрасная Арсиноя, обезображенная ножом подосланного убийцы. Там был юный Птолемей, черты которого были искажены гримасой боли от выпитого яда. Там был божественный Менкаура с золотым уреем на голове. Там был суровый Сепа, с телом, изорванным пыточными крюками палачей. Там были отравленные рабы. Там были и другие, бесчисленное множество призрачных ужасных фигур, которые, заполонив комнату, молча стояли и смотрели остекленевшими глазами на ту, которая умертвила их!

– Смотри же, Клеопатра! – сказал я. – Посмотри, какой покой ожидает тебя, и умри!

– Да, – сказала Хармиона. – Посмотри и умри, ты, лишившая меня чести и достоинства, а Египет царя!

Клеопатра подняла глаза и увидела страшные образы. Ее дух, отлетающий от тела, быть может, услышал слова, к которым остались глухи мои уши. Ее лицо исказилось от ужаса, огромные глаза словно выцвели, и, пронзительно вскрикнув, она упала и умерла, отправившись со своей зловещей свитой в уготованное ей место, где ее уже ждали.

Так я, Гармахис, насытил свою душу местью, исполнив волю жаждавших справедливости богов. Но я не чувствовал радости, сердце мое было пустым. Ибо пусть даже то, чему мы поклоняемся, несет нам гибель – а Любовь более безжалостна, чем смерть! И мы, когда приходит час, отплачиваем той же монетой за наши муки, – мы все равно не можем перестать любить, мы все равно продолжаем тянуть руки к нашей потерянной Страсти и орошаем своей кровью алтарь нашего развенчанного Божества.

Ибо Любовь соткана из Духа, и она не подвластна Смерти.

Хармиона отпустила мою руку, которую все это время сжимала, охваченная ужасом.

– Твоя месть, о Гармахис, ужасна! – произнесла она хриплым голосом. – О Клеопатра, ты совершила множество грехов, но ты была истинной царицей! Помоги мне, принц, надо перенести этот прах на ложе и убрать по-царски, чтобы она своим безмолвием оказала последний прием посланникам Октавиана, как подобает последней царице Египта.

Я ничего не ответил, ибо на сердце у меня было тяжело, и теперь, когда цель моей жизни была достигнута, мною овладела неимоверная усталость. Мы вместе подняли тело и положили на золотое ложе. Хармиона надела ей на восковой матовый лоб золотой урей, причесала черные, как ночь, волосы, в которых не было ни единой седой волосинки, и в последний раз закрыла глаза, совсем недавно сверкавщие красотой и переменчивые, как море. Она сложила холодные руки на груди, в которой некогда бушевала страсть, выпрямила согнутые под вышитым одеянием колени и у головы положила цветы. Клеопатра в дарованном смертью холодном величии была еще более прекрасна, чем в овеянный дыханием живой красоты час наивысшей славы!

Мы отошли на шаг и посмотрели на нее и на мертвую Ирас у ее ног.

– Всё! Свершилось! – промолвила Хармиона. – Мы отмщены. А что теперь, Гармахис, пойдем той же дорогой? – Она кивнула на стоявший на столе фиал.

– Нет, Хармиона. Нет, я продолжу жить. Продолжу жить, чтобы умереть гораздо более жестокой смертью. Мое земное покаяние я не могу закончить так просто и не могу сам прервать срок искупления своей вины.

– Пусть будет так, Гармахис! Тебе виднее. А я… Я тоже умру, но раньше. Моя игра сыграна, и я тоже искупила свою вину. О, какая горькая мне выпала судьба – я приношу несчастье всем, кого любила, и умру нелюбимой, ни одна душа не вспомнит обо мне. Вину перед тобой я искупила. Вину перед разгневанными богами тоже, а теперь я хочу найти способ искупить свою вину перед Клеопатрой, для чего мне придется воссоединиться с ней в Преисподней, где она теперь пребывает! Она ведь любила меня, Гармахис. Теперь же, когда она умерла, я поняла, что после тебя любила ее больше всех на свете. И потому я выпью из того же кубка, из которого пила она и Ирас! – И она уверенной рукой вылила остаток яда из фиала в чашу.

– Подумай хорошенько, Хармиона, – сказал я, – ведь ты еще молода и можешь прожить много лет. Время изгладит твои печали, погасит твои воспоминания.