— Нет бензина, — впервые заговорил Витя на одной из тяжелых остановок в непролазном кустарнике.
До этого они уже успели объехать еще одно такое же болото и вырвались на возвышенность. Здесь преобладал бук и дуб, а внизу — дикость зарослей, кустарники.
Нет бензина... Мария сначала восприняла это как обычную, даже пустую фразу. С большим трудом вышла из машины — густой кустарник не давал даже двери открыть. Молча взялась за машину и начала выталкивать ее, но равнодушный и немного растерянный вид Вити помог ей понять положение.
— Значит... — хотела спросить, но, поняв бессмысленность вопроса, умолкла. Шофер смотрел на нее и пытался улыбнуться, он догадывался, о чем хотела спросить Мария Иосифовна. Так и стояли некоторое время. Прислушались к шумам лесным и к собственным мыслям. Как будто и стрельба стихла, а может, удалилась так от них, что уже не раздражала нервов, не усиливала страх. Не заметили, что уже ночь заходила в лесу.
— Что же нам делать, Витя? — наконец, сам собой вырвался вопрос. — Как ваша шея?
Вполне мирный, даже дружеский вопрос, даже сама удивилась.
— Шея?.. Неважно, Мария Иосифовна, голова болит. А делать? Что же в таких случаях делают: буду нести ваши вещи.
— Нет, Витя! — решительно возразила Мария. — Мы не пойдем пешком. Уже ночь, надо остановиться, отдохнуть.
Хорошее летнее утро в лесу усыпило молодую женщину. Спала она в машине, как-то устроившись на заднем сиденье. Было немного душно, так как все окна закрыла. Зато ни один комар не беспокоил ее целую ночь.
Никаких шумов, происходящих не от леса, не слышала.
Где-то поблизости от ритмичного покачивания ветра скрипели перекрещенные березы. Не слышала и птиц до утра. Только утром заговорили какие-то мелкоголосые, словно охрипшие птицы. Разобраться в них она спросонья не могла.
Только теперь в одиночестве поняла весь ужас загадочного исчезновения дочери. Начинала чувствовать, как сомнение входило в душу: действительно ли Андрей Тихонович мог быть причастным к этому загадочного исчезновению Ниночки? Только отправить мог к своей матери. А отправил ли?
И холод касался самых болезненных мест души матери. А куда же могла деться Ниночка? Кто посмел бы ее красть и для чего?
Быстро вышла из машины.
Водитель спал около машины, простелив шинель. Собственно, он уже не спал — недомогая от ранения, просто отлеживался.
— Что же будем делать, Витя? Далеко мы заехали от дома?
— Если по прямой, так не менее ста километров. А вообще выгоняли лесом на юго-восток около трехсот. Бензина у меня было на триста.
— Сто километров, — сказала Мария Иосифовна. — Так где же мы находимся?
— А кто его знает, Мария Иосифовна. Этот лес идет вдоль границы очень далеко. Хотя мы его вроде пересекли на восток. Думаю, что мы где-то на юго-восточной оконечности этого большого лесного массива. Прислушивался я ночью. Здесь где-то должна быть железнодорожная станция. Но ни одного гудка паровоза я не услышал за ночь. Только какой-то отдаленный шум. Может, просто лес шумит, Мария Иосифовна?
Какое-то время помолчали оба. Витя слышал, как Мария Иосифовна ходила куда-то на разведку и снова вернулась. Что-то бормотала себе. Он лежал, почти не двигаясь.
— Мне придется сегодня полежать, Мария Иосифовна, — снова сказал, глядя вверх на вершину лесной чащи.
Мария забыла о его ранении. Стало стыдно. Должна была поинтересоваться сначала его здоровьем. Не ел же он вчера целый день.
Нашла бинт и йод. Молча сделала ему перевязку. Рана затянулась по шее, но каких-то угрожающих изменений Мария не заметила.
Собрала кое-что из продуктов в своем узелке. Для приличия и сама съела, а больше угощала его. Почувствовала запоздалую жалость и сострадание к солдату. Была уверена, что и молчаливость его, и настроение — все от этой раны.
— Что он обо мне подумает? Как я ему на глаза покажусь? Шляпа!.. — вдруг заговорил Витя.
Мария Иосифовна догадывалась, что речь о генерале. А что, действительно, мог большего сделать этот водитель, попав в такую ситуацию? Другой, возможно, повернул бы назад, увидев вражеские танки. Мороз по коже пошел. Это их бы уже захватили фашисты.
