— А им то что? С этой своей теткой гильотиной они совсем озверели. Скоро друг другу начнут головы рубить.
— Воистину, воистину Бог покарает их! — молилась донья Марианна.
— Ну, наши им теперь зададут трепку, — довольно загудели молодые парни, которые вошли в лавку, привлеченные возбужденными голосами.
— Куда там, зададут, — презрительно буркнул грамотный сапожник. — Воевать-то у нас уж некому. Все вояки, поди, давно подались в Америку. Ну-ка, несколько миллионов уехало. А из тех, что остались, половина уже сидит сами знаете, где…
— Тише, тише! Или соскучился по зеленому посланцу? Попридержи-ка язык, дон Реквехо!
— Да ладно вам! Недаром пословица-то говорит, «Испания — родина великих мужей, Испания — их могила».
— Вот ужо тебе будет «ладно»!
— А как же королевская гвардия?! — не унимались парни.
— Ха-ха, вспомнили, гвардия, — вновь оживился насупившийся было сапожник. — Да кто этой гвардией командует? Вчерашний лейтенантишка, которого за одну ночь произвели в фельдмаршалы?! Да этот молокосос ни в тактике, ни в стратегии не имеет никакого понятия. Я, дорогие мои, достаточно повоевал в свое время и знаю, — кипятился сапожник, выставляя на всеобщее обозрение свою наполовину деревянную левую ногу, — прекрасно знаю, сколькими талантами должен обладать настоящий полководец. И уж поверьте мне, эти таланты приобретаются отнюдь не в постели, даже если эта постель и…
— Тише, тише! — зашипели все на сапожника.
— А я слышал, — снова вступил в разговор незнакомый ремесленник, — что какой-то монах в Сарагосе предложил всем священникам собраться и пойти на Францию войной.
— Во-во-во! — в восторге завопил сапожник. — Воистину это было бы замечательно. Попов-то у нас раз в десять больше, чем солдат! Да и вся эта черная братия — сущие черти…
— Да тише ты, тише, черт! тьфу, проклятый! Совсем голову потерял, — все крестилась и крестилась старая Марианна.
Только тут Клаудита вдруг заметила, что один из парней смотрит на нее каким-то странным взглядом. Она уже не в первый раз ловила на себе такие непонятные взгляды мужчин, и взгляды эти изрядно ее пугали, даже несмотря на то, что мужчины обычно при этом сладко ей улыбались. Однако от этих улыбок все где-то там глубоко внутри у нее холодело и сжималось, а по спине пробегал легкий озноб. Поэтому, воспользовавшись тем, что все забыли о покупках, девочка быстро протолкалась к прилавку и, купив фунт кофе, помчалась обратно, испуганная не на шутку. Так вот чем кончились все эти ведущиеся уже пару лет глухие разговоры отца и Гедеты о зверствах, происходящих в соседней Франции! Клаудита, слышавшая их краем уха, всячески старалась не думать об этом, но живое воображение то и дело рисовало ей какие-то толпы, волосы в крови и осиротевших детей, бродящих по улицам. А самым ужасным, должно быть в силу своей непонятности и неизбежности, представлялась девочке таинственная тетка Гильотина, казавшаяся толстой страшной старухой с рынка, но с львиной головой на могучих плечах.
Все эти разговоры про лейтенанта, фельдмаршала и постель она совсем не поняла, зато новая весть о таинственной тетке сильно подействовала на ее детское воображение, и так, благодаря книгам, развитое не по годам. Неужели эта страшная старуха съела теперь самого короля Людовика?! Значит, уже никому и нигде нет от нее спасения! И Клаудита неслась к дому так, словно ужасная тетка уже гналась за ней под все нараставший звон колоколов.
В доме, однако, царило спокойствие и даже некое оживление, сразу же почувствованное восприимчивой девочкой.
— Папа, на улицах говорят, что французы…
— Тихо, Клаудита, девочка моя. Бог с ними, с французами, у меня для тебя есть известие гораздо более важное. — Клаудита совсем испугалась, ибо тон отца был непривычно торжествен и громок. Он поставил ее себе между колен и положил тяжелую руку на русую голову. — Небо услышало мои молитвы — скоро у меня будет сын, а у тебя — брат.
— Ах, недаром я три раза возила Марикилью в Солан-де-Кабрас! — вздохнула подоспевшая донья Гедета и прижала к груди закрасневшееся, как у девушки, лицо Марии.
— Но, папа, во-первых, откуда ты знаешь, что это будет мальчик, а во-вторых, как же мы прокормим его, если Гедета только и говорит, что скоро мы все и так положим зубы на полку?
