— А мне вот, например, доводилось читать описание графа Сен-Жермена в записках известного путешественника Казановы.
— Того самого Казановы, что служит сейчас библиотекарем в замке Дукс в Богемии? — оживился Ириарте.
— Да, мой дорогой поэт.
— Но, Ваше Сиятельство, извините за нескромность, — не выдержал поэт, — откуда у вас его записки, которые еще даже не вышли из печати и, насколько я слышал, пока гуляют только в рукописных копиях, а посему мало кому доступны.
— Как, мой дорогой поэт, вы разве еще не знаете, что один хороший французский друг регулярно снабжает меня всем наиболее интересным из того, что появляется в Европе.
— И какова же внешность графа Сен-Жермена, судя по описаниям господина Казановы?
— Представьте себе, господа, но, как это ни странно, ничего кроме слов вроде «приятной наружности» и «с весьма учтивыми манерами» мне там найти не удалось. Все внимание господина Казановы уходит на описание необычайных способностей графа как замечательного собеседника и человека, искушенного во всех видах наук. За столом он обычно почти ничего не ел, прямо, как вы, граф, — улыбнулась герцогиня своему почетному гостю, несколько задетая его невниманием к изысканным блюдам ее кухни.
— Однако, насколько я помню, по всем рассказам очевидцев — и думаю, то же самое должно быть написано и у Казановы, — Сен-Жермен обычно не закрывал рта. Не так ли, Ваше Сиятельство?
— Да, да, именно так и пишет Казанова. Граф Сен-Жермен был очень остроумным и словоохотливым собеседником. В частности в своих записках сеньор Казанова рассказывает о том, что граф Сен-Жермен умел изготовлять драгоценные камни.
— Насколько я слышал, граф Сен-Жермен умел изготовлять не только драгоценные камни, но владел жизненным эликсиром. А это означает, что для него чудо было настоящей реальностью, — все еще не сдавался Ириарте. — Мы же, по сравнению с ним, живем, как слепцы!
— Да, дорогой Ириарте, несмотря на все наши глубочайшие познания, мы еще ужасно невежественны, и никто не знает толком даже того, что творится у нас внутри. Вслепую живем и умираем вслепую, — неожиданно философски вздохнул герцог.
— И даже наш глубокоуважаемый, прославившийся своей ученостью на всю Европу доктор Пераль, пользующий королеву и герцогиню Альбу, далеко не так всемогущ, как представляется, — вставила герцогиня. — Но и с вашей слепой верой в чудеса, дорогой мой Ириарте, мы тоже далеко не уедем. Подумать только, что делает с верой простой народ, если даже уважаемая герцогиня Медина-Коэли лечила своего сына истолченным в порошок пальцем святого Игнасия, давая ему половину в супе и половину в клистире. Извините, господа, за такую вульгарную подробность.
— А я слышал, монашки в монастырях играют священными изображениями, словно куклами, — вдруг со смехом подхватил Пепе Ильо. — Они одевают младенца Иисуса в разные одежды, потом раздевают, купают, укладывают спать… — но тут всегда сидящий с ним рядом актер Маркес незаметно дернул тореро за рукав, и бесстрашный истребитель быков замолчал.
— А, между тем, всякого, кто посмеет усомниться в вере или в силе подобных целительных средств, жестоко и неумолимо преследует инквизиция, — грустно заметил Ириарте, но, вдруг немного повеселев, заявил. — А хотите, я прочитаю вам один медицинский рецепт, составленный моим батюшкой, да упокой Господи его душу.
Герцогиня уже заранее начала смеяться.
— Да-да, расскажите, дорогой Ириарте, господину графу этот рецепт несомненно понравится.
И Ириарте с легкой, змеящейся на губах, улыбкой продекламировал:
Для твоего, голубчик, исцеленья
От хворости, не знаю сам, какой,
Не знаю как, свари себе настой.
Бог весть какие тут нужны коренья,
А может быть полынь иль череда?
Не знаю, доля их нужна какая.
По скольку раз, не знаю, принимая,
Излечишься, не ведаю когда.[14] — Ну, что скажете, граф? — все еще продолжала смеяться герцогиня. — Не правда ли, весьма метко подмечены возможности наших ученых мужей от медицины?
— Да. Поделка весьма прелестна. Ваш батюшка был достойным человеком, господин поэт.
— Спасибо, граф. Извините, а доктор Пераль и в самом деле известен на всю Европу, как у нас здесь утверждают?
