Это обобщение характера обесценило слова Робби в мыслях Луизы. Все, что он говорил, было банальщиной из «Управления ресторанами для чайников» или других учебников, в которых пишут о том, что ты и так знаешь, но должен увидеть черным по белому.
– Спасибо, – сказала она и тяжело выдохнула.
– Не за что, – ответил Робби, очевидно, довольный собой. – Теперь отнеси бутылку за столик этого господина. – Он сунул «А1» ей в руку, но не отвел взгляда.
– Ладно, – она начала оборачиваться, потом остановилась и снова обратилась к его ожидающему лицу: – Можно потом взять пятиминутный перерыв?
Робби нахмурился, поправил рубашку и взглянул на часы, затем вздохнул.
– Пять минут. Но у черного входа. Не надо, чтобы каждый раз, как кто-то входит, все дышали сигаретным дымом.
Луиза кивнула и ушла. Когда она оказалась у столика Тая, здоровяк поднял глаза – с набитым чизбургером ртом и каплей сыра на нижней губе.
Мертвые глаза, подумала она.
– Быстро обернулась, сисястая, – пробормотал он и потянулся за бутылкой.
Тяжело дыша от предвкушения, она схватила его за запястье левой рукой и отбросила в сторону.
Мужчины замерли.
Тай выпучил глаза.
– Ты какого хрена?..
– Эй! – позвал Робби, и она услышала стук идеально отполированных туфель по кафелю.
– Прости, – сказала она, зная, что никто не поймет, к кому она обращается, и с размаху опустила бутылку с соусом на голову Тая.
* * *
Позже она задастся вопросом, возможно ли, что его призвали ее мысли, выхватили образ из эфира – смесь воспоминаний и тоски, чтобы помучить ее еще больше.
Но он был настоящим.
После трех часов в кафе с чашкой обжигающего кофе и жалости к себе, пока не настало время, когда она обычно заканчивает в «Кузове», она отправилась в долгий путь домой.
Луиза не чувствовала удовлетворения от того, как досталось Таю Роджерсу, хотя и не жалела о сделанном. Сукин сын давно напрашивался, и только бог знает, за скольких избитых женщин в его жизни она сейчас буквально нанесла удар. И все же чувствовала она лишь пустоту. Тай стал случайной жертвой, пиньятой для злости, разочарований и ненависти к себе, что копились в ней несколько последних месяцев.
Когда она повернула за угол на Восточную Плезант-авеню, на затылке от холода встали дыбом волосы. Она закуталась в воротник меховой парки и задрожала. Трескучий мороз, тротуары – как полированное стекло, ветер царапает поломанными ногтями щеки.
Какого черта ее понесло в Детройт?
Конечно, глупый вопрос, лучше его себе не задавать, ведь ответ всегда с готовностью омрачит ее мысли.
Ее понесло из-за Уэйна, которого она любила, и боялась, что любит до сих пор, несмотря на то, что давно осознала: каждое его второе слово – ложь, а обещания – стеклянные воробьи, которым рано или поздно суждено разбиться о холодную и твердую поверхность реальности. А хуже всего – черный узел в сердце, который она, как ни старалась, не могла ослабить. Что ради этой жизни, этой муки она, не задумавшись, покинула мужчину с ребенком, которые по-настоящему ее любили, бросила их ради дороги из желтого кирпича, которая вывела на пустырь. Она захлопнула дверь и уехала, не оглядываясь на печального побитого жизнью человека и его простодушного мальчика, которым никогда не понять силу влечения грез, голода амбиций, которые гнали ее вперед. В машину Уэйна и прочь из их жизней, к звукозаписывающей студии в Детройте, где, как она верила, кузен Уэйна Ред ждет не дождется, чтобы сделать из нее звезду.
Семьсот миль спустя она осознала свою ошибку.
Там ждал холод – такого развития событий она ждала, но оно все равно стало шоком для организма. Даже несмотря на это она не пала духом и была готова на любые жертвы ради карьеры. И если придется петь с надрывом в ледяной комнате в городе, похороненном под тремя метрами снега, – да будет так.
Но никакой студии не было, и, кто знает, может, не было никогда.
По словам Реда, он был вынужден продать студию за месяц до этого, когда банк пригрозил отнять дом за неоплату ипотеки. Судя по его виду – бегающие глазки, блестящий красный кожаный костюм, афрокосы, такая золотая улыбка, что она удивилась, почему он не продал зубы вместо студии, чтобы спасти дом, – им вешали лапшу на уши. Позже Уэйн сказал ей, что, возможно, у Реда проблемы с веществами, что он наркоман и патологический лжец. Еще спустя три месяца беспросветных страданий Луиза наконец потеряла терпение и сообщила ему, что последнее у них с Редом – семейное.
