Киндаити внимательно слушал взволнованную речь Фурудатэ, но на этом месте вдруг поднял брови.
— Киё не хочет, чтобы его видели?
— Это так.
— Он не хочет, чтобы видели его лицо?
— Это так, господин Киндаити. Разве вы еще не знаете об этом?
Киндаити, бессмысленно уставясь на собеседника, покачал головой. Тот, подавшись вперед, наклонился над чайным столиком.
— Честно говоря, я сам услышал об этом от одного из слуг Инугами. Мацуко и Киё вернулись в поместье вчера ночью — неожиданно и никого не предупредив. Они, должно быть, приехали из Токио на последнем поезде. Было очень поздно, когда зазвонил звонок, и мальчик-привратник пошел открыть ворота, удивляясь, кто бы это мог явиться в такой час. И еще больше удивился, увидев Мацуко. Следом за ней в ворота вошел какой-то мужчина, подняв воротник пальто, и голова у этого мужчины, сказал мальчик, была полностью покрыта чем-то вроде черного капюшона.
Глаза Киндаити широко раскрылись. Он слушал рассказ адвоката и чувствовал, как кровь леденеет у него в жилах.
— Капюшона?
— Да. Мальчик застыл, оторопев, а Мацуко сказала только: «Это Киё», и быстро провела сына через вестибюль в свои личные покои. Конечно, остальные члены семьи узнали от привратника, что случилось, и пришли в страшное волнение. Это и понятно, Такэко, Умэко и их семьи просидели на вилле столько дней и с таким нетерпением ждали приезда этой пары. Они немедленно бросились в комнату Мацуко, которая расположена в дальнем флигеле дома, но она не разрешила им видеть Киё, сказав, что и она и Киё устали и поговорят с ними утром. Это было вчера ночью, но лица Киё еще никто не видел. Только один человек, служанка, видела, как кто-то, кого она приняла за Киё, выходит из ванной, но даже тогда на голове у него был черный капюшон. Очевидно, в этом капюшоне есть два отверстия для глаз, и увидев, как они сверкают, служанка так испугалась, что едва не упала в обморок.
Необычайный восторг охватил Киндаити. Что-то происходит: необъяснимая задержка Мацуко и Киё в Токио, Киё, прячущий лицо. Он чуял, что-то здесь не так, что-то ненормально. И чем сильнее становился противоестественный душок, тем больше возбуждался профессиональный аппетит Киндаити.
Киндаити восторженно почесал голову.
— Но, господин Фурудатэ, Киё не может прятать лицо вечно. Рано или поздно ему придется снять свой капюшон и доказать, что он действительно Киё Инугами.
— Конечно. Вот хоть сегодня, к примеру. Я не могу прочесть завещание, пока не удостоверюсь, что человек, прибывший сюда, действительно Киё. Поэтому я собираюсь настоять на том, чтобы он снял свой капюшон. Но когда я воображаю, что мы можем увидеть под ним, меня, знаете ли, начинает подташнивать.
Киндаити некоторое время хмурился, обдумывая ситуацию, потом сказал:
— Однако может оказаться, что беспокоиться вообще-то и незачем. Я хочу сказать, он ведь воевал, и его лицо может быть в шрамах, или что-то вроде этого. — Неожиданно он наклонился над чайным столиком. — Но перейдем к господину Вакабаяси. Вы узнали, кому он выдал содержание завещания?
— Еще нет. Полиция, кажется, тщательно изучила его дневник и тому подобное, однако ничего такого пока не обнаружила.
— Но кто из семьи Инугами был с ним в самых тесных отношениях? Другими словами, кто из них имел наилучшую возможность подкупить его?
— Ни малейшего понятия не имею, — признался Фурудатэ, нахмурив лоб. — Все члены клана оставались в Насу некоторое время после смерти старого Сахэя, и с тех пор они собирались несколько раз на поминальные службы. Так что возможность подкупить Вакабаяси была у всякого, кто этого хотел.
— Но даже господин Вакабаяси не мог продаться кому угодно. Нет ли среди них кого-то особенного, кого-то, ради кого он мог бы свернуть с пути истинного?
Вопрос был непредумышленный, но Фурудатэ словно громом поразило, у него перехватило дыхание. Некоторое время он сидел, вперив взгляд в пространство, но в конце концов вынул носовой платок и принялся нервно вытирать шею, говоря:
— Нет, нет. Этого не может быть. В конце концов, именно ей с тех пор несколько раз грозила опасность.
