Кладезь бездны - страница 56
– Избавь меня от богословия, о Афли! – гаркнул аль-Мамун и тут же пожалел о своей несдержанности.
Старый зиндж всего лишь выполнял свой долг. Черное обвисшее лицо горько сморщилось.
– Прости, о Афли, – тихо извинился халиф. – Купи мне кого-нибудь – с документом об иштибра и надежными рекомендациями.
– Сколько? Каких? – оживился евнух. – Повелитель желает белых? Смуглых? А может, взять нубийку?
– Купи берберку, – улыбнулся аль-Мамун. – И мне вполне хватит одной невольницы.
– Эмир верующих желает девственницу?
– Нет. Возьми кого-нибудь поопытнее.
– На голове и на глазах! – обрадовался четкому и ясному приказу евнух.
И зашаркал шлепанцами прочь, торопясь исполнить распоряжение.
Аль-Мамун спохватился: тьфу, зачем сказал берберку, они ведь славятся плодовитостью, надо было сказать – таифку, они плохо беременеют, не хватало ему непраздной невольницы в военном походе… Но уж поздно: Афли поднимался по лестнице к внутренним воротам. Берберку так берберку.
И тут, кладя преграду для дел сиюминутных и глупых, в ночном небе зазвучал призыв муаззина. Подставляя лицо ветру, аль-Мамун улыбнулся.
И, не глядя по сторонам, пошел в масджид совершать омовение.
3
Берег страха
Побережье аль-Ахсы, месяц или около того спустя
Со стороны покачивающихся на волнах кораблей неслись нестерпимое зудение раковин и грохот барабанов: наяривали расположившиеся на корме музыканты. Впрочем, какие музыканты – все те же полуголые матросы в одних изарах.
Бах! Бах! Бах! Ззззззз – иииииии… Раковины, да…
Правоверные праздновали высадку и конец морской качке.
Под сероватым пасмурным небом покачивались мачты и косые реи кораблей, и от этой общей перекошенности и блесткой ряби волн в голове смеркалось.
– Аллаху акбар! Алла-аааху акбар! – Люди, вскидывая сжатые кулаки, шли сразу во все стороны.
И обнимались, радуясь окончанию пути и твердой земле под ногами. Развевались желтые и белые головные шарфы, блестели острые навершия шлемов. Рвались с древков черные знамена-лива.
Грохот барабанов многократно усилился: каркуры принялись раскрывать кормовые трюмы. С отчаянным ржанием оттуда прыгали лошади. Барахтаясь и поддавая копытами в мелкой воде, они храпели, закидывали головы и жалобно ржали. На берегу коней ловили за недоуздки и тут же спутывали.
Справа погонщик в полосатой джуббе и белой повязке воина веры отчаянно висел на поводе верблюда. Верблюд ревел, пускал слюни, но не желал становиться на колени.
– Да покарает тебя Всевышний, о враг правоверных! – орал погонщик.
К нему подбежали и уже втроем принялись дергать за повод. Повинуясь рывкам и ругани, верблюд подломил передние, потом задние ноги. Лег на брюхо и принялся молча жевать губами: ему, похоже, тоже было как-то не по себе. Вокруг трепались под ветром широкие рукава и накидки, бились под порывами концы тюрбанов:
– Сюда! Несите мешки сюда! – скотину вьючили припасами.
Кстати, верблюдов каравана наложниц тоже вьючили. Ну и устанавливали на спинах женские носилки. Просторные широкие домики с занавесками смотрелись ярко и празднично под тусклым небом враждебного берега.
– Только вторую палубу каркура разгружают, – тихо заметила щурившаяся на море Шаадийа.
Здоровенные пузатые суда все выше поднимали из воды тинистые бока – припасы и оружие спускали в лодки на веревках. Лодочники орали, изо всех сил цепляясь за якорные цепи и сброшенные с борта канаты, каркуры кренились громадными просмоленными бортами. Матросы расконопачивали здоровенные боковые люки, обезьянами раскачиваясь на веревочных лестницах.
– Я помру щас, о сестрица…
Мутило. Тошнило. В желудке все исстрадалось.
– А может – сливку моченую? – с надеждой спросила Шаадийа.
– Болтать буду-ууут…
– А поедем – еще больше растрясет, – со знанием дела сказала кахрамана.
Ну да, она ведь тоже, как оказалось, берберка. Ей ли не знать, как на верблюде раскачиваются – во все стороны, о Всевышний! – женские носилки. Аж занавески до песка свисают, особенно если «домик» широкий. А любимой халифской джарийа именно такой и положен: здоровенный, просторный, с узорчатыми зелеными и красными занавесками из плотной ткани. Кахрамана, кстати, путешествует в таком же почетном сооружении.
