А халиф вдруг вынул из-под подушки железный жезл и зычным голосом крикнул:
– Слышишь ли ты меня, о Абу Хамзан!
И Абу аль-Хайр, набрав в легкие воздух, откликнулся, делая шаг из ряда:
– Да, мой господин!
– Исполняй свой долг, о Абу Хамзан!
И Абу аль-Хайр рявкнул так, что под сводами запрыгало эхо:
– Взять заговорщиков!!!…
* * *
В зале стоял немыслимый ор, в котором тонул даже лязг оружия: кое-кто из эмиров войска попытался взяться за меч. Хурс выдвинулся от стен слаженно, тесня всех к середине зала. Не глядя на чины и возраст, людей либо хватали за вороты халатов и отшвыривали прочь, либо связывали и волокли к безоконной западной стене и там бросали на мгновенно пропитавшихся всякой неприятной влагой коврах.
– Вставай, Тарег! – Иорвет тряс нерегиля за плечо. – Поднимайся, мы здесь мешаем!
Они действительно мешали: двое гулямов тащили за локти отчаянно верещащего и выкрикивающего то угрозы, то мольбы о пощаде купца. Тот скребся по полу ступнями в мгновенно ставших дырявыми чулках.
– Помогите! Я ни в чем не виноват, клянусь Всевышним! – орал он. – Я ни в чем не виноват, меня заставили!
– Тарег? Поднимайся!
Нерегиль сдавленно проговорил:
– Н-не могу…
Иорвет подставил локоть:
– Обопрись и поднимайся. Аль-Мамун смотрит.
Халиф действительно смотрел на них. И с довольной улыбкой пощипывал коротко стриженную черную бородку.
– Это… нечестно… – пробормотал Тарег, обеими руками вцепляясь в подставленное предплечье, жесткое от наруча под черной шерстью фараджийи. – Он сказал, что меня казнят…
– Ничего подобного, – строго сказал Иорвет, помогая ему встать. – Я слышал ваш разговор от первого и до последнего слова. Там ни слова не было о том, что тебя казнят. Только о том, что ты заслужил смерть.
– Ну и?!..
Молодой человек на тронном тахте, единственный недвижный и спокойный среди отчаянной круговерти разделяемой на ангцев и козлищ толпы, насмешливо улыбнулся.
– А он тебя великодушно простил. Но и заставил две недели ждать смерти, терзаясь неизвестностью.
Нерегиль наконец-то вскрабкался на ноги и серьезно посмотрел в совиные глаза лаонца:
– Я не боюсь смерти и ничем не терзался, Иорвет.
Лаонец покачал рыжей головой:
– Ты путаешь две разные вещи, князь. Свою злость на судьбу и желание умереть. На судьбу ты зол, Тарег. Но умирать ты не хочешь.
Тарег дернул плечом:
– Это уже неважно. Все, что я должен сделать, я сделаю. Потому что больше это сделать некому.
– Я знаю, – вздохнул Иорвет.
И быстро обернулся к халифу. Тот нахмурился и поманил Тарега к себе.
Оказалось, что вокруг поутихло. Всех, кого надо, уже сволокли к западной стене и принялись по одному вытаскивать в сад. От длинного ряда кипарисов доносился хрипловатый гомон зинджей: они копали ров, и он заполнялся водой быстрее, чем ее успевали вычерпывать.
– Хватит уже! Глубоко здесь, глубоко! – заорал кто-то со ступенек ивана.
– Пощады! Взываю к милости эмира верующих! – донеслось от стены, где кто-то забрыкался в руках воинов хурса.
Молодой человек на тронном тахте лишь досадливо поморщился. И коротко мотнул головой: нет, мол, что еще за глупости. Воины-сумеречники, державшие дрыгающегося человека в съехавшем с плечей халате, с равнодушными лицами подняли и потащили приговоренного прочь. Тот рвался изо всех сил, но сумеречники шагали плавно, не сбиваясь с шага, словно и не чувствовали трепыхающуюся между рук тяжесть.
Молодой человек еще раз поморщился и перевел глаза на вставшего у ступеней тронного возвышения нерегиля.
– Что-то ты от меня скрываешь, – поставив локоть на колено и все так же пощипывая бородку, сказал аль-Мамун.
Их глаза оказались почти вровень – тахт низкий, а ступенек к нему много.
– Ты тоже две недели ничего мне не говорил, – угрюмо отозвался Тарег.
И одобрительно фыркнул:
– И даже не думал, надо же…
– Мой наставник аль-Асмаи был не только знатоком ашшари, но и суфием. Он учил меня сосредоточению, – сухо отозвался халиф. – Так чего ты мне не сказал?
– Это касается меня одного, – прижал уши нерегиль.
– Задумаешь опять сбежать – смотри мне… – аль-Мамун погрозился своей железной палкой так, что стало понятно – не шутит.
