Над улицами квартала поплыл сладостный голос муаззина, призывающий к молитве. Джинн вздохнул про себя, но не двинулся со своего места на балке. А как тут двинешься, ибо сидевшие в келье люди и не думали исполнять долг благочестия! Они продолжили разговаривать – вполголоса, сдвинув головы над хлипким столиком под дешевой скатеркой. На столике сиротливо остывали чайник и две полудопитые чашки. А гостей, между прочим, в комнате собралось больше, чем двое. Вот сидит бритый человек с сомиными усами – в простом сером халате, по виду невольник. Вот трое бедуинов – заросшие, руки-ноги грязные, ибо бедуины по своей дикости даже в городах совершают омовение песком, а не водой. А вот парнишка в чистой рубашке и черно-белой куфии жмется, ежится и чуть не плачет.
Человек с сомиными усами и трое бедуинов налегали на него, вполголоса уговаривая – на что?..
Джинн напряженно прислушивался, ибо чутье подсказывало: здесь творится именно оно. Непотребное.
– Слышь, ты, Абид! – зло шипел бедуин с дорогой джамбией за поясом. – Кого отправлять, Салафа, что ль? Так он твой старший брат, ежли ты забыл, ему семью кормить! Или меня? Или, вон, Маруфа?
Названный Абидом парнишка вжимал голову в плечи и горбился. И молчал, молчал, хоть его и потряхивало.
– Что молчишь, Абид? Ты один его знаешь, тебя к нему пустят!
Остальные степенно кивали – пустят, как пить дать, пустят. Потому что знает этот кто-то Абида, а Абид – знает его. И потому – пустят.
– Отца уж забыл, падаль? – зашипел бедуин в грязноватом биште из дорогой шерсти. – Забыл о долге? Или Абу-аль-Хайджа по прозвищу Герой тебе больше не отец? Совсем ты обабился среди баб, о Абид, раз не помнишь долга и долгов, которые нужно стребовать…
Парнишка заплакал – молча, тихо истекая слезами.
В разговор вступил бедуин в широком поясе из кожи антилопы:
– Обычай такой, о Абид. От века обычай. Младший идет. Ибо когда еще младшему выпадет случай прославить свое имя? А так – век помнить будут…
Абид помотал головой.
– Что башкой трясешь? – зашипел тот, что с джамбией.
– Мне нельзя, – завсхлипывал Абид. – Он же ж сам предупредил – не попадайся мне на пути… Мне нельзя, худо выйдет, хужей некуда…
Бедуины запереглядывались. Зло так смотрели, раздували носы. Эх, Абид, Абид… На что ж тебя уговаривают?
И тут хлопнул в ладоши человек с сомиными усами в сером неприметном халате раба. И все встрепенулись, а человек с сомиными усами тихо сказал:
– А ты не бойся, Абид. Мы же ж все сделаем, как надо. Подойдешь, потом так же отойдешь. Наши люди кругом стоять будут, ничего тебе не сделается. Ну, может, по морде дадут – так делов-то.
Абид неверяще вытаращился на усатого:
– Правда ничего не сделают?
– Правда-правда, – закивал сомоусый.
– Ну а как же ж… – всхлипнув, затараторил Абид, – я к нему подойду? Он же ж меня враз раскусит!
– Не раскусит, – улыбнулся в усы человек в сером халате. – Ему будет не до этого.
– Как это? – искренне изумился Абид.
– А вот увидишь! – рассмеялся сомоусый.
И все рассмеялись, даже Абид – с видимым облегчением.
– А… он? – вдруг посерьезнев, спросил парнишка. – Что с ним-то будет?
– Да ничего с ним не будет, – отмахнулся серым рукавом усатый. – Переживет. Не впервой.
Абид явственно сглотнул – дернулся кадык на шее.
– Ну так что? По рукам? – умильно улыбнулся сомоусый.
– По рукам, – дрожащим голосом ответил Абид.
И протянул дрожащую руку. Бедуины одобрительно похлопали его по плечам.
А джинн, видя, что парнишку никто не трогает, а люди вроде как не замышляют смертоубийства, быстро заперебирал лапками и побежал вдоль по балке. Он хотел все-таки поспеть к ночной молитве и проявить уважение к вере. А еще потому что ночь затягивалась, и джинну в этой глухой тьме сделалось как-то не по себе.
* * *
Следующий день, утро
Крики и гул толпы бились в ушах, как морской прибой. Марваз, сопя под двойной кольчугой, поправил обвязку на шлеме. Пекло, несмотря на ранний час. Головной платок уже весь вымок, с него неприятно подтекало за шиворот.
И, тем не менее, ятрибец довольно улыбался: победа! И какая! Да и кошмары отступили, ничего плохого больше не снилось. Хорошо! Лекарь сказал, что здоровье идет на поправку, скоро можно будет даже настойки не пить – ну, раз ничего больше не мерещится и не снится. Хорошо!..
