Когда он упал – назад плашмя в какой-то очередной раз – его вздернула на ноги белая рука в подвязанном шнурком рукаве. Храпели и топали кони, звенела сбруя. Над Нум опускалась на землю, раскидывая рукава, женщина в облаке черных длинных волос.
– А он не сдрейфил!.. – звонко крикнули над Абидом.
Хи-хи-хи, раскатились страшные холодные бубенцы сумеречного смеха.
– Г-госпожа… – сумел Абид выдавить из себя, кивая на Нум.
– Будет жить, – ответили ему сверху.
Аураннка раскинула руки и резко свела перед грудью ладони, наклоняясь над госпожой, накрывая ее шатром длинных блестящих волос. Белое, белое, странно белое платье на рыхлой земле…
– Если нас всех не сожрет аждахак, – безжалостно закончила фразу та, что сидела на лошади.
Абид испуганно вывернул голову, чтобы оглянуться на всадницу, – женщина в сером, перетянутом под мышками и у локтей белыми шнурами платье смотрела совершенно серьезно. Бледные губы на белом, белом лице пошевелились:
– Его видели с вала. Он где-то рядом.
– А… – глупо выдавил из себя Абид.
– Иди к шатрам, – резко приказала аураннка. – Сиди там, никуда не ходи.
Госпожу Нум, оказывается, уже подняли на ковер евнухи и понесли.
– А вот и он, – прошелестел сумеречный голос.
В ужасе Абид посмотрел на говорившую – жутенькое личико, бледное до синюшности, кривилось в потусторонней усмешке. А может, это просто от того, что у нее брови так высоко нарисованы, как у куклы.
А потом развернулся к воротам – туда все смотрели.
Ворот, собственно, никаких и не было – так, створы раздолбанные висели. А вот деревянный мостик надо рвом держался. На нем, скрючившись, кто-то лежал. Как груда тряпок. Из тряпок длинно, наискось, торчало копье.
А на взрытом копытами и ногами людей пятачке стояли – в рядок – три человека.
И все. Никого ни вокруг, ни рядом с ними не было.
И в лагере тоже как будто затихло. Карматы и твари вдруг откатились.
Три человека слаженно, как один, двинулись вперед.
– Иди к госпоже, Абид, – звякнул над головой голос сумеречной княгини.
Аураннка невесомо соскользнула со спины лошади, и та, тупо мотая поводьями, уплелась прочь. Тамийа-химэ улыбалась такой же, как у сумеречницы в белом, кукольной, ненастоящей улыбкой.
Три человека подошли к мостику через ров и странно застыли. Словно хотели зайти прямо втроем, а мостик-то – узенький, ну и кто пойдет первым? Абиду почему-то стало смешно, и он хихикнул.
– Уходи, – повторила Тамийа-химэ.
И поддернула подвязанные рукава.
– Ну а где аждахак-то? – все еще хихикая и чувствуя себя донельзя глупо, спросил Абид.
Аураннки, словно не слыша вопроса, строились в ряд, наклоняя копья.
Трое у моста наконец-то стали друг за другом, и первый вступил на деревянный настил.
Абид огляделся – и у частокола никого, только ветер одежду на трупах треплет. А что, все попрятались? От аждахака?..
А эти трое одинаково шагающих дошли до перегораживающего мостик трупа. Замялись.
И тут воздух вокруг них потек, как в знойный полдень над камнями лавовых полей под Марибом.
Абид разглядел то, что проступило в дрожащем мареве, заорал и упал на колени. Лагерь за его спиной ответил такими же воплями и отчаянным, пуганым визгом.
Аждахак ревнул, дернул лапой и смел с моста человеческое тело. Раскачиваясь и мотая уродливыми, морщинистыми шеями, тварь поковыляла вперед.
Кругом метались и выли люди. Абид плакал и не имел сил подняться с колен.
Поэтому его едва не стоптала лошадь:
– Эт-та что еще за новое гадство? – заорал сидевший в седле черный от щетины ханетта.
Одна из аураннок, не оглядываясь, крикнула:
– Где Джунайд?!
Тварь застряла в воротном проеме: роговые пластины на суставах лап не пускали. Аждахак бил шипастым хвостом и тупо ломился, разевая слюнявые, усаженные зубами-иголками пасти.
– Шейх в городе, – проскрипел над головой Абида знакомый голос. – Я за него.
Тут юноша явственно почувствовал, что сходит с ума – как?!.. откуда?.. Но нет, и вправду, ханетта, отдуваясь, спускал с седла неловко свесившегося, сопящего и охающего от болей в пояснице муллу Абд-ар-Рафи ибн Салаха.
Несообразность происходящего – где могучий шейх-волшебник и где старый ворчливый мулла?! – вопли людей и рев застрявшего аждахака пересилили его разум, и тот разлетелся искрами, словно его пнули, как прогоревшую головешку. Поэтому дальнейшее Абид помнил как-то по частям и странно.
