— Жданка! Сестрица: — шептал он и трепетно вдыхал пыльный запах ее волос.
Подбежавшие суварцы накинулись на Микулу. Один вцепился в его плечи, другой вырывал из рук девочку, а поднявшийся с земли стражник, яростно ругаясь, ударил кулаком в голову.
— Любим выпрыгнул из: лодки! — крикнула Жданка. — Утонул в реке!
Рабы, выстроенные перед бием Торымтаем, давно уже повернулись и с интересом наблюдали за происшествием. Самые смелые кричали, криками своими поддерживая восставшего товарища по неволе.
Снова получив удар в голову, Микула рванулся из рук державшего его суварца. Емуу удалось высвободить одно плечо, но другое по-прежнему было в плену крепких мужских пальцев, и тогда Микула вцепился в ненавистную руку зубами. Суварец вскрикнул и отпрянул в сторону.
Рабы радостно закричали. А матерый стражник замахивался отпрянул в сторону. Рабы радостно закричали. А матерый стражник замахивался для третьего удара. Мешкать было некогда. Микула, толкнувшись обеими ногами, прыгнул, как в омут, и со всего маху боднул врага головой в живот. Тот нелепо взмахнул руками и снова повалился в пыль.
Торжествующий рев рабов взметнулся над берегом. Оставив невольниц, со всех сторон спешили суварские воины. А взбешенный до предела стражник быстро вскочил на ноги и выхватил из голенища кожаного сапога нож. В воздухе сверкнуло, и Микула едва успел перехватить руку, сжимавшую смертоносное жало. Невольники пораженно умолкли, подбежавшие суварцы замерли — они знали, что за убийство чужого раба виновного вдут неприятности.
Бешеной подножкой стражник сбил Микулу с ног и навалился на него всем телом. Микула вцепился в руку стражника обеими руками, но силы были неравны, и дрожащее лезвие неотвратимо приближалось к его горлу. Солнце слепило глаза, торжествующий враг пыхтел и брызгал в лицо смрадной слюной, и не было никакой возможности вывернуться из-под горячей и потной его туши.
— Микула! — визжала в толпе Жданка и всеми своими силенками вырывалась из рук суварского воина.
Внезапно чья-то тень закрыла Солнце, чьи-то пальцы вырвали нож из руки стражника. Тот, плюясь и ругаясь, вскочил на ноги и тут же получил такую затрещину, что снова свалился в пыль под ноги радостно захохотавших рабов.
Красная пелена застилала глаза Микулы, он смутно различал лицо.
своего избавителя и никак не мог его узнать.
— Бигеш-ага! — крикнул стоявший над Микулой человек.
— Я здесь, о храбрейший из храбрых! — отозвался хозяин Агабазара.
— Беру вот этого, — решительно сказал бий Торымтай и указал на лежащего уруса.
— Очень уж он худой, о сильнейший из сильных, — с сомненьем сказал базарбаши. — К тому же строптивый. Строптивый раб подобен барану.
Ишак лучше барана, верблюд лучше ишака:
— Я его беру! — возвысил голос бий Торымтай.
— Воля твоя, о мудрейший из мудрых, — смиренно ответил старик.
Весь долгий день властвовал Ярило над тихой глухоманью, купался лучами своими в полноводных реках и укромных лесных озерах, ласкал теплыми ладонями обитателей таежного мира.
Весь долгий день, не смея вздохнуть и охнуть, сидел в гнилом болоте свирепый Позвизд, прижимал к себе кожаный кошель с ветрами и бурями, чуть слышно шептал в заиндевелую бороду проклятья и угрозы. Он знал, что власть Ярилы не вечна, и с нетерпеньем ждал прихода богини ночи Мораны. Она прогонит с неба солнечного бога, погасит отблеск его горячих лучей, одурманит сном живущих, и вот тогда, может быть, удастся раскинуть над землей сизый полог ненастья.
Ожиданье давно наскучило, и Позвизд отважился послать навстречу хозяйке ночи гонца-ветра. Тот радостно расправил невидимые крылья, озорно раскачал вершины леса и умчался прочь.
Морана, как всегда, надвигалась со стороны Рифейских гор. Усталый, наигравшийся за день Ярило медленно отступал, все ниже склоняя к земле утомленный свой лик с гаснущим взором. Дрожа от нетерпения, Позвизд развязал кошель и выпустил в небо стаю серых туч. Они хищно окружили бога Солнца и начали наступать на него со всех сторон.
Унылая сумеречь разлилась по земле, в мире стало тоскливо и неуютно.
Стараясь ободрить детей своих, Ярило собрал последние силы и вонзил пылающий меч в серую завесу. Прощальный луч, прорезав тучи, хлынул на гладь верхнего плёса, оранжевое сиянье разлилось по речному простору, и в призрачном этом сиянье едва различимыми угольками мелькнули вдали паруса.
