вы, господа новгородцы, княжью власть укоротили до предела последнего вот и живите своим умом, а моей вины в неустроеньях ваших не было и нету. У кого власти поболе, с того и спрашивайте. У посадника. Народ наш скор на смуту, случилось чего — живо-два поднимется. Не за себя боюсь — я свое отбоялся. Людишек новгородских жалко мне. Крикнут сгоряча Мирошку посадником, так он с них же семь шкур и спустит.
Можно брать хлеб у гостей заморских, но это обойдется гораздо дороже. Можно и своих купчишек в дальние края направить, но и тут деньги требуются немалые. В любом разе казну градскую как можно туже набить надобно. Вот тут смог бы ты нам помочь.
— Готов, боярин, — воскликнул Светобор, взволнованный откровенностью посадника.
— Дело трудное, опасное, путь неблизкий, вплоть до гор Рифейских, до великого Камня. О Югре слыхал когда-нибудь?
— Слыхал, боярин, — отвечал Светобор.
— Надобно в той Югре собрать дань, которую издавна установил Новгород для тамошних жителей. Тем серебром югорским будем себе волю покупать.
— Готов, боярин, — повторил Светобор и поклонился посаднику. — Почту за честь послужить Господину Великому Новгороду.
— Верю тебе, Светобор, — сказал Михайло Степанович. — Береги людей, которые пойдут с тобой, зря не рискуй и помни, что от тебя многое зависит в этом городе.
* * *
С Красной Горки прокатилась по Руси шумная и пьяная Радоницкая седьмица. Отзвенели гусельцы яровчатые, отгудели рожки да жалейки, отлетели в синее небо песни хороводные. Отпричитали-отплакали вдовы и сироты, люд крещеный и некрещеный помянул дорогих покойников, щедро полил могилки медом сыченым да вином хмельным-зеленым, не забыв омыть ими и утробу свою. Дети малые закликнули дождички весенние: — Поливай, дождь, на бабину рожь, на дедову пшеницу, на девкин лен поливай ведром. Дождик, дождик, припусти, мы поедем во кусты, посильней, поскорей, нас, ребят, обогрей!
Отпылали на холмах священные, в честь Даждьбога, костры, возле которых пролилась кровь жертвенных животных, отшумело возле них полюдье — суд людской над виновными против спокойствия мирского.
Здесь же, у красногорских огней, седые жрецы благословили молодых на житье семейное.
Вслед за Радоницей явился Егорий-вешний, покровитель русского воинства. Взошло, как всегда, Солнце ясное и покатилось по небу в закатную сторону. Пригрело и обнадежило смерда-оратая, приласкало и утешило девушку-невестушку, обойденную женихами в красногорских гуляньях. Старый дед, не чаявший весны дождаться, блаженствует на завалинке в тепле и тихой радости — поживем еще:
Катится по небу Солнце ясное, а навстречу ему — великий князь Всеволод Георгиевич ведет свои войска вниз по Оке на земли булгарские. Вместе с Всеволодом — любимый его племянник Изяслав Глебович, брат князя Переяславского. Тут же князья Рязанские, и сын Давида Смоленкского, и князь Муромский Владимир Юрьевич с братом, и Владимир, сын князя Киевского, и другие многие.
Здесь же, среди ратников Всеволода, простой парень Микула. Он как-то враз повзрослел, осунулся, посуровел лицом и разучился улыбаться.
Идет Микула мстить булгарам за смерть родителей своих и надеется в далеких чужих землях отыскать взятых в полон сестру свою и младшего брата.
Другой дорогой идет навстречу Солнцу боярский отрок Петрило. Он ведет ватагу охочих новгородцев на поиски сказочно богатого храма главного чудского бога Йомалы. Петрило пьян от свежего ветра, от простора весеннего, и пуще всех богатств манит его вольная воля.
Она, волюшка вольная, мила и простому бывалому мужику Быкодеру, который в это самое время снова сидит в дозоре на высоком сухонском берегу чуть выше устья Юга-реки, на подступах к поставленной ростовцами да суздальцами крепости Гледен. Сидит Быкодер, службу служит, о жизни своей не тужит. Знает мужик: случись чего — только и видели его. Здешнее место медом не намазано, навстречу Солнцу дорога не заказана.
Туда же, навстречу Солнцу, к горам Рифейским, за югорским серебром ведет своих воинов Светобор. Он понимает, что его возможная неудача пошатнет вольность Господина Великого Новгорода. Но Светобор верит, что все будет иначе. А еще под ворохом дум, забот, сомнений где-то на самом донышке души нет-нет да и шевельнутся два теплых и загадочных слова:
