Взгляд алых глаз, обращается вниз, туда, за карниз здания, на котором он стоит. Внизу, серая дорога, испещрённая миллионами белых чёрточек, что складываются в замысловатый узор и почти полностью изгоняют серость, привычную для павшего города. На первый взгляд, лишь эта белая полоса вносит хоть что-то светлое в бесконечную серость погибшего мира. Но лишь на первый взгляд. Эти полосы, причудливые узоры, эти яркие белые краски, на самом деле, кости.
Внизу, лежат кости сотен и тысяч. Иногда, там виднеются остовы каких-то транспортных средств, но, в основном, дорога покрыта пористой массой, из которой и торчат белые осколки, последние осколки былого величия огромных городов, той безумной расы, что покорила свой мир и в одночасье, разрушила его до основания.
Наверное, эти люди пытались сбежать из города. Наверное, они знали, что смерть уже рядом и хотели спастись – бесполезно, они не понимали всех последствий грядущего ужаса.
Китэгра, облачённый в чёрный плащ, с косой в когтистой ладони, вдруг исчез, лишь чёрный пламень полыхнул там, где он стоял и, вскоре, тоже пропал.
Мгновение спустя, среди серой равнины, на холме, с коего город тот, виделся лишь серой дымкой на горизонте, возник Великий. Ноги вдавились в почву, когти на пальцах, сверкнули, поймав тусклый лучик светила – небо закрыто дымкой, но она слаба, свет пробивается сюда. Здесь не случилось зимы, из-за отсутствия света и тепла. Здесь не могло её случиться – нет воды, что бы получился снег и зимней стужи смертельный мрак. После или в момент катастрофы, погубившей весь этот мир, что-то странное случилось с водой, что-то изменило её.
Китэгра протянул руку. Длинные пальцы, увенчанные мощными когтями, расправились и замер он – вокруг, глухо стуча, падали крупные дождевые капли. Вот, одна из них упала на ладонь, вот упала ещё одна. Мутные, сероватые капли. Они тихонько шипят, касаясь его твёрдой кожи.
С небес пролился дождь, и нет в нём ни капли воды.
Лишь серная кислота, касается усталой земли мира, что погиб в ядерном огне.
Капли, с тихим шуршанием падали наземь. Они собирались в ручейки и стекали по его плащу, словно бы обычная вода. Будь плащ из другой материи, будь его тело другим, корчась от боли, он бы уже растворялся на земле, истекая в её чёрную плоть, грязноватыми струйками, совсем как дождевые капли по его плащу.
Из чёрной пористой массы, что, когда-то, наверное, была смесью из остатков травяного покрова и пыли, поднятой взрывами десятков ядерных боеголовок, что-то пискнуло. Китэгра встрепенулся, словно бы вздрогнул. Его серое лицо, обратилось туда, к источнику шума. Алые глаза Пожирателя, смотрели в сторону, где был услышан странный звук. Почва дрогнула, дождевые капли коснулись тонкой, чернильно-чёрной мордочки. Маленькие белые глазки подслеповато сощурились, чёрный нос раздул ноздри, глубоко вздохнул и, издав встревоженный писк, существо скрылось в недрах почвы, даже сейчас светившейся в темноте. И вновь лишь шелест дождя, и вновь над мёртвым миром бегут серые облака…, этот мир не умер до конца. Он возрождается, однажды, жизнь снова будет кипеть здесь, бурно развиваясь, она снова будет стремиться к тем же вершинам что и всегда. Этот мир оживёт, но в нём уже не будет места никому из тех, чьи жизни он поклялся защищать. Дети Великих Рас, не смогут жить в том мире, что однажды, поднимется на руинах старого, уничтоженного глупостью и беспечностью прежних его владельцев. Бездумная их расточительность, их непростительная сиюминутная страсть – они убили их самих и мир, который их взрастил. И после не осталось ничего, кроме серых руин – наследие, для мира нового, мира, где дети Человека, лишь останки в торфе, лишь куски окаменелых костей, лишь легенда, лишь смутная память далёких веков…
Китэгра отвернулся от серой дымки, висевшей на горизонте, словно надгробие над всем, что видели в своём, не состоявшемся, будущем люди этого мира. Погребальная плита, скрывшая собой, всё, о чём они думали или мечтали – у них ничего не вышло. Осталась лишь эта серая плита, да и у неё, не долгий будет век. Новый мир сотрёт всякие следы, мира старого. Пара костей в грунте, фрагменты руин, что идентифицировать нельзя никак, да окаменевший зуб в скале – вот и всё, что останется от некогда бурлившей здесь жизни разумных существ.
