— Катерина, а своих детей с Василием Юрьевичем бог не дал?
— Мы Дашеньку любили как свою. «Любили» — это я про Васю. Я-то её и сейчас обожаю, хоть она и не захотела жить со мной одним домом. Она тоже очень любит меня! — поспешила заверить Катерина. — Но мне психолог объясняла, да это, в общем, и без психолога понятно, что есть люди, которые только и ждут, чтобы их пожалели, а есть такие, которых даже сочувствие оскорбляет. Вот Дашенька из таких! А теперь представьте, что у инвалидов все эти чувства до болезненности обострены. Чужая помощь для них — острый нож, потому что это есть подтверждение их физической ущербности.
Катерина как-то туманно ответила на вопрос. Больше того, Слуцкому даже показалось, что она смущена. Впрочем, он совсем её не знает, и то, что принимает за смущение, может просто оказаться её манерой общения. К тому же многим людям, ведущим замкнутый образ жизни, вообще свойственна некоторая робость. А Катерина, судя по всему, домоседка. Курит вот много! Пепельницу опорожняла два раза. Но кто знает, может, она табакоманка, придумал он новое словечко.
— Вы всегда так много курите?
— Нет, что вы! Я курю, только когда волнуюсь, — честно призналась Катерина.
Волнуется, значит, отметил про себя Слуцкий и снова налил себе коньяку. Он тоже почти не пьёт, а за два часа влил в себя граммов двести пятьдесят. Тоже ведь волнуется. Вдруг ему пришла в голову интересная мысль. А не попросить ли Катерину показать не эти заранее заготовленные фотографии, а весь семейный фотоархив.
— Конечно, если вам будет интересно, — легко согласилась она и достала из книжного шкафа красный бархатный альбом.
В советское время они имелись почти в каждой семье, поскольку в отличие от всего остального никогда не были в дефиците и стали поэтому едва ли не самым популярным подарком. В Воронеже у них был точно такой, но, когда они с Анютой переезжали в Москву, он сложил все фотографии в пакет, а сам альбом кому-то подарил. Слуцкий ласково погладил бархат «против шерсти», чтобы рука вспомнила забытое ощущение — сопротивление упрямых и прохладных на ощупь ворсинок.
Иван Антонович тяжело вздохнул и взглянул на Катерину. Она разрешила ему посмотреть семейный архив без смущения и замешательства — значит, была уверена, что никакой другой девушки, кроме Даши, он там не увидит. И всё же ядовитое чувство, что столкнулся либо с хорошо спланированной афёрой, либо с чем-то абсурдным и обескураживающе непостижимым, не проходило. Вообще, этот камерный ужин на двоих вместо весёлого семейного застолья, на которое он рассчитывал, просто ошеломил.
— Скажите, Катерина, а когда мы сможем увидеться все вместе, я имею в виду с Дашей? И каким образом?
Катерина взглянула на часы.
— Можно было бы и сегодня! Сначала мы с Дашенькой так и планировали — я встречаю вас здесь, и мы вместе едем к ней… Но видите, как всё обернулось! Я вас заговорила, и сейчас ехать к ней уже поздновато, я думаю. Лучше перенести на завтра. А вот по телефону поговорить с ней можно, если хотите… Хотите?
Слуцкий смешался. Он не был уверен, правильно ли начинать знакомство с Дашей с телефонного разговора. Поганая вещь этот телефон! Иван Антонович признавал его только для делового общения, а с близкими надо разговаривать глаза в глаза. Но любопытство взяло верх. Очень хотелось послушать, как она говорит…
— Привет, дед! Нужно сразу определиться, кто вы, доктор Зорге!
— А какие у тебя в запасе варианты? — Впервые за то время, что зашел в дом, Иван Антонович улыбнулся.
— «Дед» — это раз! «Ты» — это два! Остальные мне не нравятся. О'кей, Дед?
— О'кей, девочка!
— А где тебя с мамой черти носят? Я «оливье» нарубила, он тут тает, понимаешь, а ты там небось старые фотки перебираешь!
Даша ещё что-то говорила, в трубке звенел её голос, Иван Антонович, добродушно похмыкивая, ей отвечал, но немногословно, больше для порядка. Ему хотелось, чтобы инициатива в разговоре принадлежала ей. Из интонаций её голоса, активной, чуть ершистой манеры говорить, фотографий, которые видел, и рассказов Катерины складывался образ его внучки — отважной, умной, смешливой, в глубине души которой затаилась то ли печаль, то ли ещё что-то такое, чего не должно быть в душе молодой девушки.
