— Не ходи ты с таким лицом! — однажды прикрикнул на нее муж. — Лишаешь девочку последней надежды!
Наверное, он был прав, и свои эмоции надо было держать в узде, но держи не держи — вскоре и так стало ясно, что никакой надежды нет. Несмотря на все усилия врачей и большие деньги, которыми эти усилия оплачивались, улучшения не наступило. Ноги так и не ожили. Но Даше удалось невозможное — плохо ли, хорошо ли, но она наловчилась обслуживать себя сама, не прибегая к посторонней помощи. А потом воспользовалась старым как мир правом больного покапризничать. Заявила, что не может больше быть объектом всеобщего сочувствия, поэтому хочет жить отдельно от семьи, самостоятельно; и твердила это до тех пор, пока отец не купил ей небольшую однокомнатную квартирку, истратив на эту покупку последние сбережения семьи.
Стыдно говорить, но Катерина испытала облегчение, когда от них уехала Даша. Они с мужем часто ее навещали, помогали деньгами, во многом отказывая и себе, и Зое, но Катерине казалось, что с нее сняли бетонную плиту и она снова может свободно дышать, и главное — не отвлекаясь ни на что, как прежде обожать мужа…
Катерина подошла к книжным полкам, поставила на место фотографию и туда же, поверх книг, пристроила полученное утром письмо. На сей раз на него надо ответить, но прежде она поговорит с девочками. Сначала с Зоей.
Звонок матери застал Зою в самое неподходящее для семейного общения время. С горящими глазами и энергичной жестикуляцией она пыталась отвоевать у квартирной хозяйки кусок арендной платы. Та согласно кивала головой, но твердо стояла на своем — плати или освобождай квартиру.
— Мам, я сейчас не могу говорить. Заеду как-нибудь на днях… Господи, что за срочность такая! — возмутилась Зоя, услышав, что мать настаивает на встрече завтра утром. — Я ведь еще немножко работаю, если ты не забыла… Не забыла? Ну вот и хорошо, — сбавила тон Зоя. — Ладно, заскочу к тебе завтра в обеденный перерыв. Пожрать что-нибудь приготовь, а то по твоей милости голодной останусь…
— Всем от меня что-то нужно! Боже мой, как мне все надоело! — прибавила она, уже дав отбой и обращаясь скорее к самой себе.
Квартирная хозяйка сидела поджав губы, искоса наблюдая за своей квартиранткой. Она уже поняла, что Зоя готова платить больше; но если вдруг упрется — пусть съезжает. Одни неприятности с ней. Устраивает такие гулянки, что стены дрожат, и соседи постоянно жалуются. Недавно даже милицию вызывали. Девке уж скоро тридцатник, пора бы и остепениться, а эта как с цепи сорвалась!
Зоя решительно поднялась с кресла.
— Ну все, уходи. У меня дел полно. Со следующего месяца прибавлю, — раздраженно сказала она, подталкивая женщину к выходу и нахлобучивая ей на голову пушистую меховую шапку.
— Где ты это недоразумение купила? — не удержалась она напоследок от бесцеремонного вопроса и, едва закрыв входную дверь, громко припечатала: «каракатица жадная», — нисколько не заботясь о том, что «каракатица» еще не успела уйти и, вероятно, все слышит.
Деньги, деньги, деньги! Сколько же их надо, чтобы жить комфортно? Зоя налила в чашку крепкий дымящийся кофе, с наслаждением отхлебнула обжигающий напиток. Что там говорит мама по этому поводу? Ах да! «У тебя, девочка моя, слишком высокие запросы». Интересно, а какие у нее самой-то были запросы в двадцать восемь лет, и как вообще она решала свои финансовые проблемы? Она, как помнится, решала их через папу. Ничего не скажешь! Повезло. Как зарабатывать деньги — мать понятия не имела, а как сыр в масле каталась. Все у нее было: и шуба, и побрякушки золотые, и платья красивые.
Зоя в детстве обожала мамины примерки. На дом приходила портниха, которая проводила у них часы. Ее кормили обедом, поили чаем с пирожными и конфетами, мать развлекала разговорами, а та строчила на машинке очередной шедевр. Построчит, построчит — примерит, опять построчит, опять примерит. Иногда к концу дня выдавала готовую продукцию. Если фасон был уж очень навороченный, то канитель дней до трех-четырех растягивалась. Стоило это, между прочим, кучу денег. Но это так, вспомнилось… К вопросу о высоте запросов.
