— Ты очень бледная, — заметил он. — Ты достаточно ешь?
— Больше, чем могу съесть, — бодро ответила я, хотя не ела с позавчерашнего дня. — Мне приходится отдавать остатки: еды слишком много.
Гидеон знаком подозвал официанта.
— Предлагаю тебе попробовать здешний горячий шоколадный соус. Они добавляют туда виноград, поэтому он совершенно особенный.
Мой желудок вдруг громко заурчал, и я смущенно прижала к нему руку. Гидеон рассмеялся, потом взглянул на мою руку, и его улыбка увяла. Я взглянула тоже и, к своему ужасу, увидела, что длинный рукав свитера задрался, выставив на его обозрение повязку на запястье.
— Ты поранилась?
— Это пустяки.
Он протянул руку.
— Дай-ка взглянуть.
Лицо у меня горело, а сердце бешено колотилось. Когда его пальцы коснулись моих, я почувствовала, как жар проник мне в кровь и побежал по венам. «Он мой брат! — говорила я самой себе. — У нас один отец». Гидеон отодвинул рукав и увидел недавние следы от ожогов и укусов. Он нахмурился и спросил:
— Что это такое?
Я рассказала ему о бальзаме и о том, как я его испытывала на себе, проверяя, что работает, а что нет.
— Господи, — выдохнул Гидеон, — ты в самом деле ставишь опыты на себе?!
— А на ком же мне еще экспериментировать?
— И все из-за этого проклятого бальзама?
Я посмотрела в глаза Гидеону Барклею, и мне вдруг захотелось облегчить душу.
— В Чайнатауне полно лекарств, люди покупают только те, что обещают больше. Но эти лекарства лгут! Они не делают того, что написано на этикетке. Люди тратят деньги, идут домой и не могут вылечиться. А лекарства моей матери действительно могут вылечить, но как мне убедить людей, если они привыкли к товарам «Красного Дракона», а я в Чайнатауне новичок и всего лишь девушка?
Я замолчала, потому что, хотя Гидеон и доводился мне братом, он все равно оставался для меня чужим мужчиной, а я не привыкла подолгу говорить с мужчинами.
— Я хочу, — уже более сдержанно добавила я, — создать лекарство, которое сможет купить любой и которое поможет всем.
— Звучит довольно амбициозно! — Гидеон снова посмотрел на мою повязку и нахмурился. — Но есть способы лучше, чем ставить опыты на себе. Как твоя семья позволяет тебе это?
— У меня нет семьи.
Он с ужасом посмотрел на меня.
— Господь всемогущий, ты хочешь сказать, что живешь одна? Но ты же не можешь быть старше, чем… Кстати, сколько тебе лет?
Должна ли я сказать ему правду, что мне семнадцать? Или сказать то, что указано в моих документах, что мне девятнадцать?
— Прости, — извинился он прежде, чем я успела ответить. — Я не должен был спрашивать об этом.
Он замолчал и долго смотрел на меня — сначала серьезно, потом в его взгляде появилось замешательство. Я почувствовала, как меняется выражение и моего лица, и, когда Гидеон улыбнулся, я улыбнулась тоже, словно мы достигли согласия, не произнеся ни звука. Это заставило меня вспомнить слова моей матери о ней и моем отце. «Когда я ухаживала за ним в комнате над магазином шелковых тканей мадам Ва, мы разговаривали глазами», — говорила моя мать.
В то время я не знала, что это значит. Но теперь, когда мои глаза встретились с глазами Гидеона, я поняла.
— Ты можешь рассказать мне о моем отце? — спросила я. — Я ведь никогда не видела его.
— Я тоже почти совсем не знал его. Когда он уехал в Сингапур, мне было пять.
Но имелось еще кое-что, о чем мне хотелось узнать.
— Там, в ювелирном магазине…
— Ах, это! Я прошу прощения за появление полицейского. Честное слово, я не знал, что он там!
— Я не об этом. Там с тобой рядом стояла девушка… Блондинка, очень хорошенькая.
— Да, Оливия.
— Она… твоя сестра? — В тот момент я почувствовала, что мне очень хотелось бы иметь сводную сестру с желтыми волосами и белой кожей.
— Нет, просто наши семьи дружат. Я знаком с Оливией… Так, дай мне подумать. Она пришла ко мне на тринадцатилетие, так что я знаком с ней десять лет. Сейчас ей семнадцать. Разумеется, в то время разница между нами была куда существеннее, чем сейчас, но с тех пор мы стали хорошими друзьями, — добавил он с улыбкой.
«Хорошими друзьями?» — хотелось мне переспросить.
— Можно мне посмотреть на кольцо отца? — неожиданно спросил Гидеон и, заметив мою нерешительность, успокоил меня — Не волнуйся, я не собираюсь его у тебя отнять.
