Я спросил ее, почему она сделала вид, что умирает. Мей-лин объяснила, что иначе ты никогда бы не уехала. И еще сказала, что, если она не могла быть с человеком, которого любила, пусть с ним будет ее дочь, и этого достаточно.
Через несколько лет я снова зашел к Мей-лин, и, когда мы с твоей матерью остались наедине и вдали от чужих ушей, она рассказала мне нечто совершенно невероятное. Вскоре после того, как она вернулась в родной дом, она решила узнать, как тебе живется в Америке. Ей пришлось это делать без помощи отца, потому что между ними была тайна, о которой нельзя говорить вслух: ты, Гармония, являлась позором семьи. Но Мей-лин должна была знать, что с тобой все в порядке, что ты нашла отца. Эти вопросы жгли ей сердце. Она писала письмо за письмом в Сан-Франциско, а потом неделями ждала ответа. Наконец Мей-лин узнала новости, получив вырезку из газеты, объявляющую о твоей помолвке с Гидеоном Барклеем.
Твоя мать собиралась немедленно написать тебе, но испугалась: вдруг, узнав, что она жива, ты захочешь вернуться. А поехать в Америку к тебе она не могла, потому что это запрещал закон. Мей-лин не знала, что делать. Целыми днями она молилась Гуань-инь и однажды получила ответ от богини самым невероятным образом. Мей-лин поведала мне, что богиня говорила с ней голосом ее матери, которая умерла много лет назад, когда та была еще совсем девочкой. Голос сказал ей: „Гармония больше не принадлежит этому миру. У нее есть дело там, где она сейчас. Предоставь Гармонию ее судьбе“.
Мей-лин никогда не писала тебе, хотя у нее болела душа от разлуки с тобой. Она понимала, что ее мать произнесла мудрые слова. Ведь если бы Мей-лин написала тебе, ты бы вернулась и две жизни оказались разрушенными».
Я смотрела на эти строки, и слезы наворачивались у меня на глаза. Моя мать была права: если бы я услышала о ней, я бы уехала домой. И даже если бы я не вернулась, разве мои письма не приносили бы ей всякий раз стыд и позор, попадая в дом ее отца?
Преподобный Петерсон добавил еще несколько фраз в конце письма, их я прочитала сквозь слезы:
«С сожалением сообщаю тебе, что твоя дорогая матушка умерла совсем недавно. Но это была спокойная смерть. Она жила в довольстве в доме своего отца в течение тридцати лет, делала свои лекарства, заботилась о людях. Когда она умирала, то держала в руке бутылочку эликсира „Золотой Лотос“ фабрики „Дом Гармонии“ с красивой серебристо-синей этикеткой. Мей-лин гордилась тем, чего добилась в жизни ее дочь. И я знаю, не проходило и дня, чтобы она не думала о том, что ты живешь в доме твоего отца Ричарда Барклея».
Я опустила письмо на колени и посмотрела на Оливию. Она пришла с намерением запугать меня, отобрать у меня дом. А вместо этого вернула мне мою мать и ее жизнь.
— Вы можете делать, что вам угодно с информацией вашего детектива, — проговорила я. — Но вы никогда не получите дом моего отца.
В тот же вечер на пороге моего дома появился Гидеон. Я как раз собирала вещи.
— Оливия только что вернулась домой и была чем-то очень расстроена. Она призналась, что была у тебя. Гармония, что случилось? Зачем Оливия приходила сюда? Что она тебе сказала?
Я показала Гидеону письмо преподобного Петерсона, а потом разрыдалась в объятиях любимого. Я плакала и от радости, и от горя — из-за того, что моя мать была счастлива, и из-за того, что она умерла. Он остался со мной в ту ночь! Мой дорогой Гидеон остался со мной и ушел только на заре, когда я спала.
А на следующий день, когда Ирис, миссис Катсюлис и я собирались уже подняться на борт самолета компании «Пан Ам», чтобы лететь на Гавайи, я увидела Гидеона, торопливо пробиравшегося сквозь толпу. Я решила, что он пришел проводить нас, но он нес чемодан.
— Я сказал Оливии, что требую развода. Я уезжаю на Гавайи с тобой и нашей дочерью.
…Мы вернулись десять месяцев спустя с Шарлоттой, которая родилась в Хило — спокойном городке, где нас никто не знал. Как я и предсказывала, никто не поверил в мою историю о молодом человеке, утонувшем во время подводного плавания, но все ее приняли, несмотря ни на что, и секрет был сохранен.
