— Тавай, тавай, суды тавай!
— А хан где? Аль старший какой? — крикнул староста.
— Хан скоро хотить, тавай, тавай!
— Тять, а тять, — тихо сказала женщина, — а мо-жа не надо, к им-то… На Красный Яр не то поплыли…
— Ждут тя на Красном Яру, как же… перекладин-ка дубовая, а на ей петелька шелковая, — так же тихо ответил он дочери. — Чалься! — наконец решившись, громко скомандовал он остальным.
Заскрипев галькой, лодки ткнулись носами в берег. Спрыгнув на берег, мужики дружно подтянули барку, закрепив веревку за ствол ближайшей сосны. Все вышли на берег, сгрудились у лодок.
— Ну, здорово, што ль? — обернулся староста к встречавшему их кыргызину, но тот исчез куда-то, — А где ж… — начал было седобородый, но договорить не успел — несколько стрел, свистнув, насквозь прошили кряжистое тело.
— Тя-а-атя-я-я! А-а-а-аШ — отчаянно завизжала Рыжая и тут же рухнула на каменный берег, сбитая длинной стрелой с острым трехгранным жалом. Упав, она тихонько заплакала, глядя вверх, — в прозрачных серых глазах угасали высокие сосны, небо, покрытое перистыми облаками, кыргызские лучники на скалах, непрерывно посылающие свистящие стрелы, которые добивали ее родичей, мечущихся у лодок. Вскоре и с ними все было кончено — из лесу снова вышли кыргы-зы, выбросили из лодок староверческие вещи, сели сами и отплыли вниз по течению, в сторону Кзыл-Яр-Ту-ры.
Среди воинов десанта, которые заняли лодки, выделялся все тот же крепкий китаец с узкой косицей. Сильный боец, он был явно нездоров, время от времени поднося руку к глазам.
Чазоол дал последнюю команду, по которой пешие кыргызы отошли от берега. Вторую полусотню, подходящую с Бирюсы, он ждать не стал — по словам китайца, на Шумихинском створе должны были встретиться ДВА казачьих отряда. То, что на ночном привале сотник разделил казаков на ТРИ группы, чазоол знать не мог. Кыргызский отряд вышел на тропу и обходной таежной петлей двинулся в сторону Красного Яра.
Это был не единственный кыргызский отряд. По летним таежным горам, в густых распадках, по просторным сосновым борам, глухо топоча копытами, позвякивая боевой сталью, зорко вглядываясь в повороты троп узкими степными глазами, шли многие и многие отряды, стягиваясь к обреченному городу безжалостным степным арканом.
Андрей выехал на Шумиху примерно через час после побоища.
Ехал он берегом, а кыргызы ушли по тайге, так что пути их не пересеклись. В разморенной полуденной жаре копыта мерина громко скрипели по береговому камешнику. Серо-черные скалы, подпаленные рыжими пятнами недавних обвалов, уходили высоко, к самым вершинам гор, где в теплой сини рисовались крохотные черные сосны. Все также накатывали на берег гладкие волночки, бликуя небесной синевой, покачивая отражения белых перистых облаков. Потряхивая ушами, гнедой мерин безучастно опустил морду, обнюхивая собственные копыта.
Спрыгнув с седла, Андрей встал на берегу. Его била дрожь. А внутри словно какой-то бес истерически похихикивал: Куда ты собрался бежать? Кого давить, кого зубами грызть? Словно мягкая серая лапа холодно и просто вдавливала его сознание во мрак безумия. Он видел мертвых казаков, видел седобородого старосту, видел Рыжую — лежа лицом к небу, со стрелой в груди, она словно задумалась, широко распахнув помутневшие серые глаза… «Похоронить бы надо…»
Выдернув стрелу, Андрей закрыл ей глаза, отнес похолодевшее тело в лес, вырыл саблей неглубокую могилу. Земля в лесу была мягкая, но полная камней, густо переплетенная корнями сосен. И почти сразу сабля заскребла по твердому серому известняку.
Андрей перешел на другое место, снова рыл — и снова наткнулся на камень. В глазах у него поплыло, дыхание сбилось, мир выгнулся мерцающим боком мутно-серого пузыря. Наконец, ему удалось выкопать яму и, уложив в нее убитую, забросать тело землей. В головах он поставил крест, связанный из трех сосновых веток, затем снова вышел на берег. Поверхность пузыря перед глазами рассыпалась на множество мелких шаров-пузыриков — грязно-серых, словно наполненных вонючим нарывным гноем.
Прорываясь сквозь эти гнойные пузыри, Андрей кружил, кружил по берегу, в этом круженье его незаметно оттянуло к лесу. Очутившись у могилы рыжеволосой женщины и теряя остатки сознания, он со стоном вцепился зубами в ствол тонкой березы, забивая рот сухой берестяной пылью и терпким древесным соком.
