С приходом Кагановича и Хрущева на Старую площадь Москва покрылась строительными лесами. Обоим казалось, кривые переулки города спланированы пьяным. Собрав крупнейших архитекторов, "лучший сталинец", как называли в газетах первого секретаря МК и МГК, дал задание - разработать новый Генплан Москвы. По воле Сталина столица должна была стать "образцовым социалистическим городом" с Дворцом Советом на месте Храма Христа Спасителя, широчайшими проспектами и необъятными площадями взамен старых улиц и ворот.
Вот тогда перед зданием ЦК разрушили стену Китай-города, Ильинскую башню. Согласно мифу, во время обсуждения плана "решительная рука в железнодорожной гимнастерке смахнула с макета Храм Василия Блаженного. Другая рука в защитной гимнастерке упрямо вернула его на место". Справедливости ради надо сказать, это поэтическая выдумка. Ничего подобно быть не могло, хотя бы потому, что никогда "железнодорожная гимнастерка", под которой подразумевается Каганович, не смела того, чего не хотела "защитная гимнастерка", то есть Сталин.
Но верно и то, что при секретарях МК и МГК Кагановиче и Хрущеве Москва потеряла сотни храмов, колоколен, башен. "Перекраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм", - поощрял разрушителей Никита Сергеевич. Снесли не дерево, вырубили бульвары Садового кольца, разрушили не "церквушки", крушили соборы, древние монастыри. Однажды Хрущев доложил Сталину, что москвичи протестуют, когда сносят старинные здания. Тот ему в ответ посоветовал: "А вы взрывайте ночью!"
В то же время Каганович и Хрущев всего за несколько лет успели построить столько, сколько в наши дни это удалось Лужкову и Ресину. Лучшее в мире метро, троллейбус, новые мосты, канал Москва-Волга, улица Горького, набережные, "сталинские дома", заводы-гиганты, - все появилось под их началом. По этой причине поклонники радикального искусства поносят не только архитектуру "сталинских домов", но и шедевры века - станции первых линий за "пышный декор и мощные колонны, нарядные фасады, обильно украшенные скульптурой, неоклассические формы". Но именно эти формы казались тогда залогом светлого будущего.
Из кабинета на Старой площади Хрущев по утрам шел к ближайшей шахте и спускался под землю. Там его каждый знал, как Кагановича, который однажды сказал Никите: "Поскольку у тебя есть опыт работы на шахтах, возьми-ка это дело в свои руки". Тот взял. Вокруг секретарей МК и МГК не маячили охранники, каждый в забое мог обратиться к ним с просьбой. Каганович и Хрущев зарабатывали меньше того, что получали до революции умелые сапожники и слесари. Народ шел за ними в огонь и воду, которой так много оказалось под землей. Они не говорили с рабочими трескучими словами, какими писали в газетах. Увидев, как течет вода в незавершенном тоннеле, Лазарь сказал: "Сейчас вода может течь, но когда тоннель будет готов, смотрите, чтоб не капало". А когда начались неполадки при запусках поездов, на митинге в шахте попросил: "Смотрите, чтоб не заедало, когда пустим поезда!" Так родились два девиза, два лозунга, которые часто звучали под землей: "Смотри, чтоб не заедало!", "Смотри, чтоб не капало!"
Без ссылки на первоисточник помянула девиз "Чтоб не капало!" - бывший бригадир чеканщиков Татьяна Федорова в двух изданиях своей книги "Наверху Москва". При всем желании, она не могла под гнетом цензуры помянуть опальных секретарей в мемуарах, опубликованных в 1975 и 1981 годах. Хорошо знавшие ее Каганович и Хрущев писали в стол собственные мемуары, опубликованные после их смерти. Они-то и выдвинули "спортсменку, красавицу, комсомолку" в депутаты Верховного Совета СССР. Ее было за что уважать. "Девушка, сбегай-ка в контору, принеси табак, я его забыл на столе", обратился к ней, единственной женщине в бригаде, при первом знакомстве под землей новый начальник шахты. "Комсомол послал нас метро строить, а не за табаком бегать", - ответила ему покрасневшая, но не сдвинувшаяся с места Федорова. Тысячи таких, как она, комсомольцев рвались под землю, не страшась тяжкого труда, мрака, плывунов, обвалов. Татьяну Федорову откапывали из-под земли, когда шахта чуть не стала ее могилой. Ее бригада поверила словам Маяковского:
