Один из них протянул Ромарио листок. Тот прочел и кивнул, чтобы они шли к стойке. В руках у парней сверкали черные блестящие автоматические пистолеты. Мы поначалу надеялись, что пистолеты у них будут в кобуре, так что у меня с напарником будет время дать Ромарио отойти от линии огня. Ромарио знал это.
— Хотите что-нибудь выпить? — услышал я его слегка дрожащий голос и заметил, как парни тряхнули головами. Один из них настойчиво указал на листок в руках Ромарио.
— Конечно, одну минуточку. Но хотелось бы все-таки узнать, насколько серьезны ваши намерения с этими ежемесячными выплатами?
Они кивнули.
— А если я… Вы понимаете, есть и другие группировки, которые… хм… просят отстегивать им деньги. Я хочу спросить, обеспечивает ли эта плата «крышу» с вашей стороны?
Они снова кивнули и, улыбаясь, вскинули пушки.
— Хорошо, а где мне искать вас в таком случае?
Один из них приставил пистолет к уху Ромарио, что, по-видимому, означало: у нас в городе все схвачено и нас не надо искать, мы придем сами, когда надо.
Откуда эти типы? Я знал немецких рэкетиров, турецких, итальянских, албанских, русских, китайских. Немых я видел впервые.
— О’кей, — сказал Ромарио, — тогда давайте…
Слова «тогда давайте» были нашим паролем. Когда Ромарио одним прыжком бросился на пол за стойкой бара и метнулся к кухне, мы со Слибульским распахнули дверь шкафа и заорали:
— Руки вверх, пушки на пол!
Но парни не выполнили ни первого, ни второго, и, если бы не бронежилеты, это была бы наша последняя весна. Они стреляли сразу. Я ощутил удары в грудь, бросился в сторону и выстрелил. Мы заранее договорились целиться в голову — не у нас одних могли быть бронежилеты. Одному я попал в подбородок. Кровь брызнула на его кремовый костюм. Он уронил ствол и обеими руками схватился за горло, словно хотел себя удушить, потом зашатался, откинулся назад и с грохотом рухнул на пол. Второму Слибульский снес лоб, и тот громко ударился о деревянную обшивку стены. Когда он еще падал, я сиганул за стойку и вырубил свет.
В темноте я крикнул:
— Ромарио!
— Я здесь, — раздалось из кухни.
— Слибульский?
— Твою мать!
Подойдя к окну, я взглянул, что делается на улице и в домах на противоположной стороне. Никого — ни пешеходов, ни света, все было спокойно. За моей спиной кто-то тихо хрипел.
Я зажег зажигалку, наклонившись над раненым бандитом, который все еще держался за свое горло. Между его пальцев текла кровь. Большие светлые глаза смотрели на меня непонимающе.
— Кто вас послал?
Он не ответил.
— Или я вызываю врача, или оставляю тебя подыхать. Имя шефа! Говори быстро!
Но парень меня уже не слышал. Голова его откинулась набок, он издавал последние хрипы. Зажигалка отбрасывала желтый свет на лицо убитого. Он был в гриме и пудре, поэтому выглядел таким бледным. Возле ушей и шеи кожа была темнее. Молодое, привлекательное лицо с длинными ресницами и полными губами. Я закрыл ему глаза, потушил зажигалку и уставился в черноту. Это был не первый труп, который я видел в своей жизни, но это был труп первого человека, которого я убил собственноручно.
Я ощупал его грудь. На нем тоже был бронежилет. Единственным уязвимым местом были ноги. Интересно, если бы он знал, что на его противнике жилет, пощадил бы он мою голову или нет? А если бы я выстрелил ему по ногам? Вряд ли он прекратил бы палить в меня.
В зал просочилась узкая полоска света. Когда я повернул голову, передо мной стоял Ромарио. Свет шел от уличного фонаря за окном кухни. Ромарио обхватил себя незабинтованной рукой, словно его знобило. Сжав губы, он уставился на труп.
Я перевел дух.
— М-да, — сказал я, — быстренько мы управились.
Он стоял, уставившись в пол.
— Если эта долбаная «армия», или что там за ней стоит, действительно существует, — сказал он, указывая на труп, — то мои дни во Франкфурте сочтены.
— Мхм, — хмыкнул я, зажигая сигарету. Так мы постояли некоторое время в полутьме, прислушиваясь к звукам с улицы. Где-то вдали громыхал трамвай.
— У тебя есть большие мусорные мешки? — спросил я.
— В кухне.
— О’кей. — Я затушил сигарету. — Мы со Слибульским вынесем трупы, а ты приведешь тут все в порядок, повесишь табличку «Я в отпуске» и пойдешь домой. А завтра с первым же поездом или самолетом отвалишь куда-нибудь подальше.
