- Рыба как сговорилась, - сообщил Лева, вылезая на берег и подтаскивая лодку. - Ничего не поймал.
- Зато Абдулла у нас отличился.
- Не много ли товару взял, Абдулла? Таможня дала добро? ->; поинтересовался Лева, заглядывая в полиэтиленовый пакет.
- Если бы вы знали, как вы мне надоели, - скучным голосом ответил Абдулла.
- А у Тимура были любимые жены? - спросила Гера у Лерыча по дороге к лагерю.
- Были. Для них он возводил роскошные сады с дворцами, а одну, говорят, убил под горячую руку. Но как же упрекнуть за это Властелина Мира, Тень Бога на Земле? Наказал жену, значит, заслужила. Он карал народы, не то что отдельных людей.
- Неужели не было на Востоке своих Ромео и Джульетты?
- Были. Фархад и Ширин, Лейли и Меджнун, Юсуф и Зулейха…
- Но это же литературные влюбленные, да?
- Есть одна жизненная история про самаркандских Ромео и Джульетту. Вечером расскажу.
Но вечером оказались другие заботы, и про влюбленных Лерыч не успел рассказать, а потом было и вовсе не до того.
Паштет по просьбе Валерия Ивановича отнес записку Турдали-ака, но не сразу вернулся в лагерь, а обогнул рощу стороной, добрел до высохшего русла Бахор-сая и не торопясь, хрустя высохшей травой, направился к городищу. Пробовал голос сверчок. А может, это была цикада? Надо спросить у Рафика, подумал он. Нагнулся за обломком древнего кирпича, нашел на нем отпечатки пальцев. Все кругом говорило о длинной-предлинной, упорной жизни: и кирпич, столетия хранящий прикосновение человека, и травы.
У здешних растений, которые умудряются жить на иссушенной земле, разветвленные корни. Они ловят каждую капельку влаги. Листики покрыты волосками, чтобы препятствовать испарению. Стебли жестки и упруги, унизаны колючками, чтобы не быть съеденными животными. А другие защищаются ядом, как цветы прангоса, или горьки, как полынь.
Лерыч сказал, что и люди такие. Одни впитывают всю горечь земли, другие - сладость. Почему? Земля-то одна.
Паштет увидел на холмах стайку сизоворонок, Симургов - синих птиц Вари Ильиной. Они были достаточно далеко и, наверно, не замечали его. Тогда он пошел прямо на них, чтобы вспугнуть и посмотреть, как они взлетят, как раскроются лазурные веера крыльев. И в тот миг, когда стайка, будто ветром подхваченная, взвилась над желтыми холмами, Паштет ощутил, что земля уходит из-под ног.
Падение было мгновенным, он даже испугаться не успел. Кругом стояла темень. Наверно, Паштет обрушил с собой куски глины и камня, пылевая завеса не давала дышать и открыть глаза по-настоящему.
Он попытался встать, ударился головой и свалился. Болел ушибленный бок, но, кажется, руки и ноги были целы. А главное, голова, хотя на лбу, прямо под пальцами, вспухала шишка.
Чихнул несколько раз. Пыль оседала. А дышать все равно было нечем. Как в могиле, поду-мал Паштет и вдруг с ужасом понял, что именно в могилу-то он и попал. Он же шел по территории древнего кладбища. Теперь над ним метра три-четыре земли, а сам он в западне. И никто не знает, где его искать, никто сюда не придет. И до людей не докричишься.
Паштет лихорадочно прочищал ноздри, но воздуху не хватало. Казалось, грудную клетку сдавило, сжало и не сделать вдох. Он ощупал закаменевшую глину над головой. Он встал на четвереньки и, обшаривая стенки, определил, что в ширину его тюрьма около метра, в длину - около двух. Пол шел с небольшим наклоном и был засыпан комьями земли и камнями. И, видимо, не только ими. Если это могила, значит, здесь и скелет. «Спокойно, не паникуй», - сказал себе Паштет.
Как далеко были Лерыч с ребятами. Варя сидит себе в камералке, черепки склеивает, и сердце у нее не дрогнет.
Микроскопическая пыль продолжала стоять в воздухе, заставляя Паштета снова и снова чихать. Глаза резало, но они привыкли к темноте, и он заметил, что откуда-то сверху слегка сочится свет. И хотя ничего вокруг нельзя было разглядеть, темень стояла не черная, а темно-темно-серая. Успокаивая себя и стараясь глубоко не вдыхать, Паштет снова начал ощупывать свод, пока не наткнулся на отверстие, забитое окаменелыми кусками земли. В эту дыру он, должно быть, и ухнул. Под ним что-то хрустело.
