Однако я понимал, что нельзя отдавать эту работу на откуп Максу. Поступи я так, и фильм просто провалился бы. Во-первых, Макс предлагал сделать художественное оформление доминантой фильма, чтобы художник господствовал надо всем – над сценарием, игрой актеров, музыкой. В его воображении рождались целые сцены, где в качестве персонажей выступала бы толпа или двигающиеся в тени фигуры, с лицами, скрытыми под капюшонами, почти бессловесные. На первом плане – свет и оформление, больше ничего. Касл утверждает, что одной только мизансцены достаточно, чтобы рассказать историю – «значимую историю», так он говорил. Поскольку я понятия не имел, что такое «значимая история», то пропустил его предложение мимо ушей. И все равно я помню, как Карлофф жаловался, что его сильно стесняют сценические эффекты, словно они играют более важную роль, чем сам он.
Я всегда старался не говорить плохо о мертвых, но сегодня ради исторической справедливости буду с вами откровенен. Мои отношения с Максом достигли нижней точки во время съемок «Черного кота», которому было суждено ознаменовать конец нашей дружбы. Между нами произошло много неприятного, были сказаны слова, после которых я уже не мог сотрудничать с ним ни на каком уровне. Уверен, что это подтвердят и другие источники: у Макса были черты характера, которые находил отталкивающими не только я. Почему я не заметил их на более раннем этапе наших отношений? Думаю, что Макс после приезда в Соединенные Штаты сильно изменился. Голливуд искалечил его. Он стал другим человеком, человеком, для которого фильм временами словно бы имел второстепенное значение.
Я не думаю, что эта перемена была обусловлена безудержной коммерциализацией или общей безнравственностью американской кинокультуры. Причины были гораздо более личного свойства. Как бы выразиться поточнее? Макс исповедовал религию. Какого рода? Не могу сказать. Для меня это тайна за семью печатями, даже названия ей я не смог найти. Он теперь постоянно находился в компании людей, которые, похоже, имели на него влияние. Среди них – самоуверенный молодой священник по имени Юстин, который заявлял, что он Максов бизнес-менеджер. Он постоянно был рядом с Максом, словно держал его под наблюдением. И конечно же, эти близнецы, о которых вы пишете довольно пространно, – братья Рейнкинги, работавшие у него монтажерами. Были и другие, чьи имена я забыл, темные личности, явно державшие Макса под контролем, хотя в каких целях, мне неизвестно. Никаких финансовых выгод они от него явно не получали. Наоборот. И еще здесь был замешан некий сиротский приют, расположенный где-то в Зума-Бич. Не могу логически связать все это, чтобы Вам стало понятнее. Могу только сообщить, что от всего этого несло неким душком.
Во время нашей работы над «Черным котом» я начал все яснее и яснее осознавать, что Макс не принадлежит себе. Он соблюдал железную дисциплину. С таким распорядком жизни я сталкивался до этого только раз. Я говорю о моих друзьях, принадлежавших к германской коммунистической партии во времена Веймарской республики. Вы, наверно, слишком молоды и не помните ту атмосферу. Полное, безусловное подчинение делу – вот каким было повальное поветрие того времени. Мужчины – разумные, прекрасно образованные – стали роботами под управлением своих идеологических хозяев. Только в случае с Максом дело было не политическим, а религиозным. Макс использовал кино в каких-то целях, выходивших за рамки искусства развлекать. Все, к чему прикасались Рейнкинги, обретало некое свойство, которое я могу определить только как метафизическое. Как они умудрялись создавать такую жуткую атмосферу в начале фильмов, не могу сказать. Но я вздрагиваю при мысли о том, чем мог бы стать «Черный кот», если бы его делал Макс.
Возможно, Вы отчасти в курсе моих политических взглядов. Широко известно, что я был левым радикалом, очень близким к Новому курсу>{392}. Я был предан идее всеобщей справедливости. Я боролся с антисемитизмом. Надеюсь, вы оценили тот факт, что «Черный кот» стал одним из первых фильмов, в котором обращалось внимание на опасность фашизма. Культ, показанный в фильме, предвосхищает нацистское движение. Герой фильма Яльмар Пельциг, столь блестяще сыгранный Карлоффом, был первой фигурой а-ля фюрер в кино. Некоторые считали, что его прообразом был Свенгали
