— Что случилось, Вера Пална? — поинтересовалась я. — Откуда столько народу? Зарплату дают? Премию?
Секретарша округлила глаза и прошипела свистящим шепотом:
— Суд! Товарищеский! Явка обязательна!
Судили старшего научного сотрудника Беровина Дмитрия Григорьевича — а проще говоря, нашего Димушку. Как успел поведать мне Троепольский, две недели тому назад Димушка ездил в командировку в город Владимир в какой-то тамошний НИИ. Реальных производственных причин для командировки не было и быть не могло: владимирский институт занимался точно тем же, что и наша лаборатория, то есть ничем. Пресмыкался втуне. Возможно, именно эта схожесть и подразумевала общность интересов: владимирцы интенсивно ездили в командировки к нам, а мы, соответственно, к ним.
— Таких рабочих партнеров у нас — по всей стране, — подмигнул Троепольский. — Самые ценные — в Закавказье. Тбилиси… Ереван… Ах, Сашенька…
Глаза его затуманились, и я была вынуждена дернуть коллегу за рукав, чтобы услышать продолжение.
— Да-да, вот я и говорю… — возбужденно шептал он, склоняясь над девственно чистым рабочим столом. — Нормальные люди ездят в Закавказье за винами, в Кишинев за фруктами, в Ташкент — поесть шашлыков и лагмана. А этому, видишь ли, подавай древнерусскую архитектуру. Еврей, ничего не поделаешь. Советского еврея-интеллигента хлебом не корми, а дай приобщиться к великой русской духовности…
— Погоди-погоди, — перебила я. — Какой же Димушка еврей? У него ведь крестик на шее. Я сама видела.
— Ну вот! — подхватил Троепольский. — А я что говорю? Хлебом не корми, а дай приобщиться…
Из дальнейшего рассказа следовало, что Димушка, чин чинарем вселившись в гостиницу и отметив в отделе кадров командировку, со спокойным сердцем отправился фотографировать памятники древней культуры. В процессе приобщения к архитектурному облику одноименного Димитриевского собора к Димушке подвалили два отнюдь не древнерусских дружинника — без кованых шлемов и мечей, зато с красными повязками и милицейскими свистками. И, подвалив, попросили предъявить документы.
Удивленный Димушка достал командировочное предписание, отмеченное, как уже сказано, чин чинарем.
— Ага, — сказали дружинники, изучив предписание, — стало быть, вам, гражданин, положено в настоящий момент находиться по месту прохождения командировки. В то время как вы находитесь по месту отдыха туристов, горожан и гостей нашего города. Пройдемте, гражданин.
С этими словами Димушку отвели в отделение милиции, где продержали до вечера и отпустили, составив протокол о злостном прогуле с занесением в летопись владимирского УВД.
Сочтя происшедшее досадным недоразумением, Димушка продолжил знакомство с памятниками. Вдоволь приобщившись к Владимиру, он съездил на автобусе в Боголюбово, Суздаль и гусь-Хрустальный, а неделю спустя, усталый, но обогащенный новым духовным опытом, выписался из гостиницы и сел на поезд, идущий в Питер. К тому времени он и думать забыл о странных владимирских дружинниках. А зря. Немедленно по возвращении его срочно вызвали к начальнику отдела кадров нашего головного НИИ. На столе у начальника лежала копия злосчастного протокола.
— Будь вы менее ценным сотрудником, вас уволили бы немедленно, — с оттенком сожаления сказал кадровик. — Но почти двадцать лет безупречной службы что-нибудь да значат. Тем не менее, Дмитрий Григорьевич, мы не вправе не отреагировать на сигнал. Ваша командировка аннулируется. Затраты на нее будут вычтены из вашей заработной платы, включая деньги за билеты, проживание в гостинице, а также суточные и другие расходы. Вся неделя, таким образом, засчитывается как прогул. Вы лишаетесь прогрессивки, квартальной премии и тринадцатой зарплаты. По-видимому, будет и товарищеский суд, но это уже не мне решать…
Все это Троепольский рассказывал в лицах. Каменел физиономией, изображая начальника, злорадствовал в роли владимирских дружинников, но лучше всего у него получался вид горестного недоумения несчастного Димушки.
— Представляешь? — шептал он. — Мы с Димушкой прикинули, на сколько он влетел. Триста пятьдесят минимум. Это ж как на юг семью послать, на все лето! Как тебе это нравится?
