Вдруг звякнул дверной колокольчик, и послышались шаги. Клим Пантелеевич выглянул. Прямо посреди комнаты стоял мальчишка, разносчик газет. Увидев Ардашева и разбросанные пустые ящики, он попятился назад, выбежал на улицу и принялся звать полицию.
«Теперь уходить бессмысленно, — рассудил бывший присяжный поверенный. Он вернулся в первую комнату, достал носовой платок, обернул им ручку телефона и, услышав далекий голос барышни, изрек: — Полицию. Срочно…» Соединения еще не было установлено, как, отбросив колокольчик к потолку, распахнулась входная дверь, и в лицо статского советника уставились два вороненых ствола Смит-энд-Вессона.
Никогда не бывает так плохо, чтобы не стало еще хуже.
Чешская пословица
I
Четвертый день пребывания в Киеве стал для Клима Пантелеевича таким же малоприятным, как и второй. Разница заключалась лишь в том, что на этот раз его сразу же заковали в малые ручные цепочки и доставили в сыскное отделение, располагавшееся в доме 17/5 на углу Владимирской и Большой Житомирской. Здесь задержанным занялся не кто-нибудь, а гроза всех местных ширмачей[13], шопенфиллеров[14] и шкиферов[15] Николай Дмитриевич Ткаченко. Этот невысокого роста человек среднего телосложения, стриженный под машинку, с вздернутыми вверх усиками, так сразу и представился:
— Ткаченко Николай Дмитриевич — начальник сыскного отделения. А вы кто будете-с?
— Ардашев Клим Пантелеевич, статский советник, служу в МИДе.
— О! Статский советник? Вона как! Величина! А я все в коллежских секретарях маюсь… да-с. Только я вас, ясновельможный пан, вполне серьезно спрашиваю: кто вы есть на самом деле? Вид-то небось поддельный?
Ардашев не ответил.
Полицейский покачал головой, вздохнул и вымолвил:
— Ну що? Зараз як в окропи муха?[16]
— Я на вашей мове не размовляю[17], — с усмешкой изрек Ардашев.
— Ага! Дерзите? — покраснел от злости начальник сыскного. — Что ж, извольте! Сейчас посмотрим…
— Послушайте, — перебил его Клим Пантелеевич, — если вас не устраивают мои объяснения, то позвоните действительному статскому советнику Могилевскому, проживающему на Большой Владимирской, рядом с магазином «Свет». Номер телефона: девяносто восемь. И Терентий Петрович вам, несомненно, подтвердит, что я у него в гостях, а вообще служу в МИДе и приехал из столицы двадцать пятого мая. К тому же по приезде я отдал паспорт дворнику на посвидетельствование.
— Ну-у, допустим, — неуверенно кивнул полицейский, — это мы, конечно, проверим. Но вопросов к вам, батенька, все равно много. Например, как вы оказались в магазине Гиршмана?
— Я туда зашел, — не без иронии ответил статский советник.
— А зачем?
— Третьего дня купил у него часы для своей жены (кстати, она тоже отдыхает вместе со мной, но приехала раньше). Подтверждением являются как сами часы, так и квитанция на их приобретение, которая в данный момент покоится на вашем столе. Я был вынужден вновь наведаться в этот магазин, поскольку часы перестали идти. Что здесь подозрительного? Откровенно говоря, вы бы и сами могли сделать такой вывод, изучив сей платежный документ.
— Это уж позвольте мне решать, как вести допрос лица, подозреваемого в тройном смертоубийстве и грабеже.
— Послушайте, я же сам просил соединить меня с полицией. Телефонистка это подтвердит. Да разве стал бы я дозваниваться до дежурного, если бы был убийцей?
— А вот потому и звонили, чтобы отвести от себя подозрение. Ничего не скажешь — умно-с! — Ткаченко поднялся, обошел стол, уселся напротив и спросил: — А теперь, сударь мой, ответьте: почему вы брали телефонную трубку через платок? Боялись пальчики оставить, да? Почему расхаживали и рассматривали трупы? Я надеюсь, покойного не обыскивали?.. Собирались сообщить нам о преступлении уже после того, как утолили свое любопытство? А могли бы и сразу городового окликнуть. Но вы этого не сделали.
— Видите ли, — неохотно начал объясняться Клим Пантелеевич, — с седьмого года по середину четырнадцатого я входил в сословие присяжных поверенных и имел практику в Ставропольском окружном суде. Для того чтобы доказать невиновность моих подзащитных, мне иногда приходилось отыскивать настоящих преступников. На моем счету немало раскрытых убийств. Вот и здесь я непроизвольно принялся осматривать место преступления, ведь я брался защищать только тех подсудимых, в чьей невиновности был абсолютно уверен… Да и потом, а что, если бы преступник еще оставался там? Возможно, я бы его и задержал.
