– Тебе надо успокоиться, расслабиться, прийти в себя. – Стоило мне опуститься на стул, как Мияко оказалась сзади, и её сильные пальчики стали уверенно массировать мне плечи. – Не надо так переживать из-за прошлого, ты всё равно его не догонишь и не вернёшь. Когда ты поднимаешься на священную гору Фудзи, то любая её песчинка под твоей ногой так же священна. Но стоит ли на пути к вершине бежать вниз за каждым камешком, упавшим из-под твоего каблука?
Я не знал, что ей ответить. Хотя, конечно, во многом она права, но мои рисунки всё равно не стоило рвать. Потому что…
– Обычно мы, кицунэ, используем такой момент, чтобы сломать человеку шею, – нежно раздалось у меня над ухом. – Зазнавшийся самурай, хвастливый купец, глупый учёный, похотливый богач – все они считают себя хозяевами жизни. А на самом-то деле… щас… угу… ещё чуть-чуть!..
Я обернулся. Пыхтящая Мияко-сан изо всех сил пыталась сомкнуть руки на моём горле.
– Не получается?
– Нет, – раздражённо фыркнула она, – пойду готовить чай.
– Тебе помочь?
– Что ты понимаешь в чайной церемонии, глупый северный варвар?! Ваш народ ставит на стол самовары, пироги, варенье, сахар и мёд, полностью убивая истинную сущность чая, чьи зелёные листья отражают свет глаз самой богини Инари!
– То есть отойти и не мешать? – Я подумал, что очень кстати забыл в кармане шоколадку.
– Варвар начинает умнеть.
Шум воды в ванной комнате прекратился. Из-за двери высунулся взмокший бес в хлопьях мыльной пены, увидел разбросанные по полу клочки бумаги, всхлипнул и поплёлся за веником. Ещё двое вышли, держа в лапках таз с выстиранной одеждой моей гостьи, направляясь на балкон, там натянуты верёвки для сушки белья. Похоже, теперь эта троица будет всё делать по дому, а мама так настаивала на покупке стиральной машины и пылесоса. Зачем? Есть же домашние бесы.
Я собрал блокноты с дивана, вернув их на рабочий стол. Здесь также царил непривычный мне порядок: все карандаши аккуратно заточены и разложены по своим местам, кисти отмыты, стоят ворсом вверх в своей банке, листы бумаги и картона лежат отдельными пачками, рассортированные по размеру и плотности, тушь, акварель, гелиевые ручки, перья, фломастеры – если вдруг появится желание рисовать, всё под рукой.
Твори в своё удовольствие! И только настоящие художники знают, что если в мастерской исчезает так называемый творческий беспорядок, то и само искусство мгновенно уходит прочь. Вспомните хотя бы, в каких условиях жил Ван-Гог, а как он творил…
– Свежезаваренный чай для моего господина!
– Слушай, раз уж мы намерены, – я принял из нежных ручек кицунэ кружку горячего зелёного чая, источающего невероятный аромат, – раз уж ты намерена здесь остановиться на какое-то время…
– Меня подарили тебе, Альёша-сан, и ты принял подарок, – чуть сощурившись, напомнила она, с чарующей улыбкой грозя мне пальчиком, – я буду с тобой до самой твоей смерти, а это так долго! Наверняка ты хочешь умереть от старости, да? Но это же ох как не скоро. Быть может, если я очень-очень-очень попрошу, ты согласишься умереть немножечко пораньше? Например, завтра! Ми-ми-ми…
– Ты всё время хочешь меня убить?
– Когда как, иногда больше, иногда меньше. Но да, всё время.
– И что мне делать?
– Не знаю, – подумав, отмахнулась Мияко-сан, – сиди, пей чай!
Она сама вновь вернулась на диван, залезла на него с ногами и своей чашкой. Пила она неторопливо, отхлёбывая маленькими глотками, каждый раз блаженно выдыхая через нос и щурясь от удовольствия. Я смотрел на неё сквозь пары зелёного чая и никак не мог понять, почему я, взрослый и вменяемый человек, так легко верю больной сине-зелёноглазой девочке-блондинке со сложной генетической мутацией какого-то неведомого науке зоологического плана. Да, у неё настоящие лисьи уши и других, человеческих, нет. Как такое возможно, я не знаю, я не учёный.
Также у неё пышный рыжий хвост с кончиком, словно обмакнутым в белую гуашь. И это именно её хвост, естественное продолжение позвоночника, что у нормального человека является атавизмом. Может быть, для окончательного моего успокоения сводить её на рентген?
