Сегодня достаточно заменить ГПУ на КГБ, чтобы составить себе представление о связях ФКП с советской разведкой. Со временем такая структура, когда официальный аппарат партии не вмешивается в шпионские дела, оправдала себя, особенно после второй мировой войны.
До того же, как начала действовать эта система разделения функций, французские коммунисты неоднократно оказывались на скамье подсудимых. Об этом в 20-30-х годах свидетельствуют несколько скандалов, показывающих в новом свете представление, которое французы составили себе о молодом советском строе.
Первым "резидентом", отправленным Москвой во Францию для организации и руководства советским шпионажем, был Лебедев, болгарин по происхождению, известный в Коминтерне под именем Степанова. Прибыв в Париж в конце 1920 года, он поселился там под именем Шаварош. Вскоре он завербовал Томмази, члена Руководящего Комитета (позднее ставшего Центральным Комитетом) партии и одного из руководителей профсоюза рабочих авиационной промышленности. Многочисленные связи Томмази в Бурже и других центрах французской авиации могли быть весьма полезными советским агентам. Руководящая должность в профсоюзе давала ему идеальное прикрытие. Он работал на Лебедева, причем партия не знала о его подпольной деятельности до 1924 года, когда он был вынужден сбежать в СССР: контрразведывательная служба министерства обороны вот-вот намеревалась его арестовать. В Москве он продолжал работать на разведслужбу как эксперт по Франции. Томмази жил в гостинице Коминтерна "Люкс", где внезапно умер ночью 1926 года. Он был похоронен почти тайно на одном из кладбищ Москвы. По всей видимости, его ликвидировало ГПУ по политическим мотивам, а также потому, что он слишком много знал о деятельности советских служб во Франции.
С образованием в крупных коммунистических партиях задуманных Троцким подпольных структур в ФКП первым их руководителем вплоть до 1927 года был Жан Креме. Являясь членом Центрального Комитета, затем Политбюро (ФКП выдвинула его туда по указанию Сталина), он организовал обширную сеть осведомителей в арсеналах, на военных складах, в портовых городах и на военных заводах. Раньше он был руководителем организации коммунистической молодежи района Луары-Атлантики, затем секретарем профсоюза кораблестроителей и металлургов, так что он Довольно просто использовал прикрытие профсоюзного деятеля для сбора разведданных. В то время советский шпионаж был уже хорошо организован. Работу агентов Москвы значительно облегчило установление дипломатических отношений между Францией и СССР. При наличии посольства больше не было нужды прибегать к услугам спецкурьеров для передачи информации в СССР.
Новый резидент, называвший себя Бернштейном, занимался живописью. Его жена работала в посольстве и в советском торгпредстве. Так что у него были веские основания часто там появляться. Бернштейн, истинная фамилия которого Ужданский-Еленский, в свои 45 лет был ветераном секретных служб. За год до его прибытия в Париж польское правительство выдворило его из Варшавы. Он выехал в Вену, в Австрию, и оттуда контролировал разведоперации на Балканах.
С его прибытием во Францию деятельность советских разведслужб приняла почти научный характер, напоминавший методы, использовавшиеся впоследствии КГБ и ГРУ. Через литовского "студента" Стефана Гродницкого Бернштейн передал руководимому Креме французскому подпольному аппарату настоящий план по сбору информации (как мы увидим, в наши дни такой план получает каждый резидент), разработанный в Москве инженерами и экспертами советской военной промышленности. План был составлен в форме очень конкретных вопросов, на которые нужно было дать ответы: каковы новые методы производства пороха, тактико-технические данные о танках, пушках, снарядах, сведения о противогазах, самолетах, верфях, передвижениях войск и т.д. По терминологии того времени это называлось "вопросником".
Жан Креме с помощью своей организации заполнил "вопросник". Все было сделано оперативно, но не очень надежно. Для ответа на технические вопросы подпольная организация была вынуждена прибегать к консультациям экспертов, главным образом профсоюзных деятелей в каждой отрасли промышленности. В конечном счете в курсе дела оказалось слишком много людей. Уже в октябре 1925 года начались утечки сведений.
