Он понимал, что этого не может быть, что ее слова не имеют смысла, но переспрашивать не стал, потому что у нее началась настоящая истерика.
Она плакала и плакала, а Ник сидел и смотрел. Он не знал, как остановить ее, а когда она сама перестала плакать, они уже доехали до той станции, где им предстояло сделать пересадку, и он боялся спросить что-нибудь - вдруг она снова начнет плакать? Поэтому ничего не сказал. Ни тогда, ни потом. Кэрри же с того дня ни разу не заговорила про Долину друидов ни с ним, ни с мамой, а из-за того, что она так страшно плакала, он тоже молчал.
15
Даже тридцать лет спустя, когда она уже не могла не понимать, что дом сгорел не по ее вине, не из-за того, что она бросила череп в пруд, вспомнив об этом, она опять заплакала так же горько, как и в тот раз. Не при детях, разумеется, а позже, когда они легли спать. Только старший мальчик еще не заснул и слышал, как она тихо плачет за стеной. Слезы лились градом...
Утром он не позволил будить ее. "Она устала", - сказал он. До завтрака они погуляют, а она пусть спит, сколько хочет.
Он знал, куда идти. Бодрым шагом он вел сестру и братьев по насыпи вдоль бывшей железной дороги, и хотя они жаловались, что ветки больно царапают ноги, тем не менее покорно шли за ним. Однако возле прогалины, уводившей в лес, остановились в нерешительности.
- Не хотите - можете не идти, - сказал он.
Тогда они, конечно, захотели. Кроме того, они были не из тех, кто легко пугается. А ступив на тропинку-лесенку, что вела вниз, они, как веселые щенки, бодро запрыгали со ступеньки на ступеньку.
- И чего они с дядей Ником боялись? - удивлялась девочка. - Подумаешь, несколько старых деревьев.
Но, добравшись до самого низа, немного приуныли. В ярком свете солнца старый дом с его почерневшими стенами и наглухо заколоченными окнами казался неживым. Вот двор и пруд, а позади - мертвый дом.
- Пошли, - позвал их старший мальчик. - Не возвращаться же обратно. Раз пришли, давайте все как следует посмотрим.
Но и ему было боязно, а самый младший, съежившись, спросил:
- Правда, что они все сгорели? До самого тла?
- Мама считает, что да.
- А почему она не спросит у кого-нибудь?
- Боится убедиться, наверное.
- Трусишка-котишка! Трусишка-котишка!
- Ты бы тоже, наверное, не решился, если бы был виноват, - заметил старший мальчик. - Или считал себя виноватым. Пусти-ка, за углом должна быть конюшня.
Завернув за угол дома, они увидели довольно привлекательное строение, небольшое и выкрашенное в белый цвет. А у входа с распахнутой настежь дверью в кадке цвели настурции.
- Пахнет беконом, - сморщила нос девочка.
- Тсс... - Старший мальчик схватил в охапку и утащил за угол двух младших. - Если там живут, то мы не имеем никакого права здесь быть.
- Никто нас не предупреждал, - возразила девочка. Она выглянула из-за угла и отчаянно замахала руками за спиной. - Подождите...
Они замерли. Когда она повернулась, щеки у нее были готовы вот-вот лопнуть. Наконец она выдохнула и опять замахала руками, но теперь уже будто веером.
- Сколько лет было Хепзебе? - спросила она.
- Не знаю. Мама не говорила.
- Она вообще никогда не говорит о возрасте.
- Разве?
- По-моему, нет. Я что-то не помню.
- А почему ты шепчешь? - спросил старший мальчик.
Он тоже выглянул и увидел, что к ним направляется пожилая женщина. Нет, не к ним, она ведь не знает, что они спрятались за углом, а к калитке, которая выходит на поляну. Среди зелени белеют пушистые комочки, а женщина несет ведро. "Хепзеба! Хепзеба идет кормить кур! Даже если я ошибаюсь, решил он, - она меня не укусит!"
Он вышел из-за дома и подошел к ней. У нее были серые глаза и седые волосы. Он спросил вежливо, но быстро, чтобы поскорее с этим покончить:
- Вас зовут мисс Хепзеба Грин? Если да, то моя мама передает вам привет.
Она не сводила с него глаз. Смотрела, смотрела, а ее серые глаза, казалось, росли и сияли все больше и больше.
- Кэрри? - наконец сказала она. - Ты сын Кэрри?
Он кивнул, и ее глаза заблестели, как алмазы. Она улыбнулась, и ее лицо покрылось сетью морщинок.
- А остальные? - спросила она.
