Правда заметна даже по настрою в пиршественной зале. Почти как при Дэффиде! За стойкой – свой, такой же воин и герой, не помешанный на приумножении добра скупец из Гвента. Хозяин заезжего дома теперь Кейр, а второй зять Глэдис председательствует в Сенате. Как раз по торгашеской душе работенка!
Когда сида назначила нового принцепса – или, как она выразилась на выспренной латыни, «настоятельно рекомендовала кандидатуру», сестры ее чуть не разорвали – Глэдис спасла. Сказала, что Ушастая сделала как сказала мать… А если Гвен так мила кухня, а Тулле – торжественные наряды и перо за ухом, так они и при свояках могут трудиться. Заодно и присмотрят, чтобы мужчины не тащили из большой семьи в малую…
Сестры переглянулись – и ну обнимать свою Майни… Слезы, сопли, всепрощение. Да только у Немайн улыбка не такая, как обычно при обнимках. То ли насмешливая, то ли снисходительная. Так или иначе – а тот же Кейр теперь под двумя каблуками разом. Вон, Гвен то и дело в зал выглядывает. Посматривает, значит. Гордая–гордая: раньше состояла у мужа в подчинении, а теперь у свояка, зато почти на равных. Даже готовить лучше стала – при том, что и раньше ее стряпня была выше любых похвал.
Кейр тоже доволен. С женой – никаких ссор. Та по вечерам домой из Сената – не идет, бежит, так по мужу успевает соскучиться.
Нет, право – хорошо, когда Немайн рядом… но – за углом, за поворотом, за речной волной, за текущей водой! Иными словами, у себя, в волшебном Кер–Сиди, где, верно, жители умеют дышать переменами, как рыбы – водой. А этому городу нужно от ее явления отдохнуть.
Чем город и занимается – все, от короля, до полусонного стража на воротах. Соседи–союзники разъехались, горцы поднялись в прохладу вершин – иным только теперь пришло время сеять.
Оживленно лишь на подворье, занятом патриархом Константинопольским. Пирр не стал месить грязь на весенних дорогах, решил подождать корабль, который спешно чинят на реке. Преимущество высокого сана и старости – не нужно ради нескольких дней выигранного времени мокнуть и мерзнуть. Заодно – повод заняться любимым делом, решением богословских проблем.
Которые – есть! Самая простенькая: по городу и миру ползут привычные слухи, что водоход лишь пытались сжечь, но текущая вода не позволила… Те, кто не видел, а слышал, азартно спорят с людьми, помогавшими тушить корабль. И – переспаривают.
Вот же он, бывший водоход! На нем стучат топоры, возле – сложены ошкуренный сосновый кругляк, корабельные ведьмы с ведьмаком споро черкают ножами по духмяному дереву огамические знаки… Корабль перестраивают для морского похода, а пожар – может, приснился? На сгоревшие корабли не ставят стянутые железными обручами составные мачты, головешки не откидывают в высоком борту громадную дверь. На том, что сгорело и пропало, не должны скрипеть тали, загружая в трюм строевое дерево и железную крепь.
Пирр ходил смотреть. Трогал ирландские письмена, даже ладонь в смоле испачкал. Никакая не магия, разумеется – всего лишь цифры. Что удивило – буквы на греческие не похожи, но числа обозначают те же самые. Альфа – один, гамма – три, мю – сорок, ро – сотня… Стоило объявить о странности вслух, приставленная для объяснений «ведьма» – на латыни эта профессия называется «инженер» – объяснила:
