— Матерь пресвятая! Сам прилетел! — закричала бабка и стукнулась лбом об асфальт: — Батюшка Сусанин, прости дуру грешную!
— То-то же, маловеры, — сказал Адам.
— Вон куда залетел! А ну, дядь, держи этого засранца. — За спинами толпы стоял молодой человек с велосипедом. — Полдня по району за ним гоняюсь. Сдохнешь теперь в клетке, — пообещал он голубю.
Сусанин расстроился до слез, толпа стушевалась. Вслед за велосипедистом-голубятником на балкон вышла Фрикаделина.
— А ну, слезай, алкаш! — сказала она мужу.
— Я не могу, — ответил Адам.
— Слезай, пока я тебя табуреткой не сшибла.
Фрикаделина, наверное, была колдунья — нога Сусанина сразу вылезла из дупла, а ван дер Югин уронил инструменты в чье-то ведро и сам упал на землю.
— Расскажу вам напоследок еще одну притчу: у Некто была молодая жена, которая все время твердила Некту: «Ты дурак и оболтус, ты ничего не умеешь и не можешь, только пить-жрать в три горла да гадить». Некто от таких слов сильно расстраивался и однажды, лишив себя разума и пришедши к дубу, с горя удавился. И молодую супругу сожгли на поминальном костре вместе с мужем, потому что кормить ее стало некому, а сама она умела только ругаться. Итак, жены, восхваляйте мужей своих пред ними и пред соседками и живите долго!… Впрочем, все это поверхностно и глупо…
Разговор, который затем состоялся в квартире Сусанина, был неприятен Адаму по двум причинам: во-первых, он знал, что его будут ругать; во-вторых, знал дословно. Он даже сам смог бы отругать себя вместо Фрикаделины.
— Сколько можно народ смешить? Ты кто? Директор или шут гороховый? Зачем несешь чушь на всю улицу?
— Скучно, вот и маюсь дурью, — оправдывался Адам. — А что мне еще осталось? — стать посмешищем в собственных глазах.
— Ладно бы на одного тебя пальцем показывали, я-то за что страдаю?.. У-у-у, рожа, так бы и треснула чем-нибудь тяжелым! У всех мужья как мужья, прям картинка: с женами гуляют, в очередях стоят, мастерят что-нибудь на дому. А этот или на кровати целый день валяется, или на дереве сидит! Мечтатель вонючий! Почему помойку нe вынес?
— Надоела ты мне, Фрикаделина… Прощай, ухожу я.
— Сначала квартиру пропылесось, бездельник! А потом иди хоть к черту на кулички!
— Почему вокруг меня постоянно происходит галдеж?
— Потому что ты дурак! Умные люди слушаются жен и сидят в тишине!
— Но с годами вокруг умных людей становится все тише и тише. Они словно создают пустыню возле себя. Ты тоже жаждешь стать для меня кучкой песка, Фрикаделина?
Сусанин вышел на улицу и остановился, раздумывая, в какую сторону пойти.
— Адам Петрович, — попросили бабки, — скажи еще что-нибудь про любовь.
Сусанин усмехнулся и заговорщически подмигнул им, потом сунул ладони в карман брюк и, насвистывая экспромтное попурри, двинулся в типографию. Походкой — ну, вылитый Гаврош.
Сворск такой маленький город, что если два человека выйдут погулять, то непременно встретятся, даже назло друг другу. Сверху он напоминает схему пищеварительного процесса, столько здесь всяких ответвлений, тупиков и пустырей, именованных площадями, при одной-то улице, которая так перекручена, что один и тот же дом на ней имеет сразу три номера. Иногородние машины, решившиеся на сквозной проезд, Сворск переваривает, как пельмени. Тем не менее на городском плане, который плесневеет во всех киосках, кавардак выправлен и даже нарисован дом, претендующий на эгоцентричность и заявленный в примечаниях как «Сворский исполкомитет».
Неудивительно, что Сусанину сразу стали попадаться знакомые.
Сначала из магазина вынырнул сантехник с друзьями и авоськой полных бутылок.
— Сдал бутылки, взял бутылки! — резюмировал он свои поступки
Следующим оказался Путаник. Он нес букет тюльпанов двумя руками, как сумасшедшую кошку. Или как раскаленную сковородку, — подумал Сусанин. — Или как половую тряпку, истекающую грязью.
— Пойдем со мной делать революцию, — предложил Сусанин.
— Прости, Адам, но я иду делать предложение Кавельке.
— …И в очень удачный день, — добавил Сусанин.
За Путаником шла Марина.
— Ты, бедняжка, работала сегодня?
— Нет, — улыбнулась Марина, — конверты языком заклеивала.
