Слушатели на лестничной площадке несколько оживились
— Ну, это уж брехня!
Генералов Верховный совет присваивает, а не министр
Это уж вранье, ты Бочаренко того, загнул
«Загнул, загнул, — слегка обидевшись продолжал Бочаренко — , а так потом и служил у нас в бригаде генерал-майором. Ему еще и должность специальную сделали, в бригаде ведь должностей генеральских кроме командирской нету, так ему специально определили».
Пока возбужденные фантастическим рассказом о сверх-карьере офицеры обсуждали между собой может такое быть или нет, к батарее дымящих стволов прибавил свою папиросу новый крильщик — капитан Синицын.
Слышь, мужики, у нас сейчас Щербина Кедрю колотить собирается.
Андрейчик не стал слушать известную ему историю аферы века, и пошел в техчасть собираться до дому. До конца дня оставалось пятнадцать минут.
Что же это так противно гудит? Может уже в башке гудение, так ведь не должно пока еще — пью не более других
С трудом разлепив глаза, Валера обвел взором комнату родного общежития и поморщился от одновременного приступа накатившей головной боли и желудочных спазм. Зрение, казалось уже воспринимало окружающий мир, но сознание, затуманенное вчерашним, еще спало. Валера уставился на стену, оклеенную загорелыми девичьими ляжками и животами, вырезанными из «Юманите Диманш» и не испытал при этом никакого эмоционального подъема. Если по трезвости разглядывание французских тел вызывало в нем, в зависимости от настроения разные чувства в широком диапазоне от чисто эстетических с оттенком романтики до грубого вожделения, то теперь вид этих плеч, грудей и ягодиц вызывал лишь тошноту.
Это же мы вчера телик позабыли выключить, вот что это гудит, отметило наконец-то начавшее пробуждаться сознание.
Хочешь, не хочешь, а в туалет вставать надо — решил Валерий и отчаянно скрипя панцирной сеткой под своим отравленным телом, стал поднимать голову и торс, одновременно спуская ноги из-под одеяла на пол.
Такая перемена положения отозвалась в организме целой гаммой самых неприятных ощущений. В теменной и затылочной части черепа внезапно произошло какое-то отключение электричества и Валера чуть было вновь не рухнул в койку, но головокружение остановилось. Теперь все мироощущуение сконцентрировалось на жутких резях в кишечнике, сопровождавшихся возмутительно неприличным бульканьем и бурчанием.
Господи, какую гадость пьем, — подумал Валерий и ничего не различая перед собой, двинулся в туалет.
Через полчаса, взбодренный умыванием и тремя литрами выпитой из-под крана холодной воды, Валера вернулся в комнату и теперь мог уже адекватно воспринимать безрадостно-угрюмую картину похмельного развала. Центром этого развала был стол, некогда принесенный из учебного класса или ленинской комнаты, о чем свидетельствовали вырезанные на его коричневой поверхности слова: Бухара, дембель, Светлана и ДМБ-77. Липкую от пролитого портвейна поверхность стола устилали беломорные окурки, горелые спички, хлебные крошки и прочий мелкий мусор. Окурки были везде — в пустых консервных банках из-под рыбных фрикаделек, в опустошенных вчерашним разгулом бутылках, на полу и даже в мраморной плите недоеденного холодца по пятьдесят четыре копейки за кило, и без того почти несъедобного. Кроме окурков, на полу валялись в необычайном множестве голубые кальсоны, пустые портвейные бутылки, хромовые и юфтевые сапоги, носки, портянки, а также газеты — центральная «Красная звезда» и бригадная «За родину».
Телевизор по-прежнему мерцал в углу, наполняя комнату сверлящим гудением.
Офицеры уже проснулись, все еще в голубых кальсонных гарнитурах. Кто уже сидя, кто, пока лежа, каждый индивидуально пытаясь бороться с синдромом похмельной ломки.
Грицай, жопа, я ведь говорил тебе, оставь одну бутылку пива на утро, нет же, выпил вчера, гадина
Валера, воды подай, будь другом!
Раз, два, четыре, восемь, — двенадцать бутылок охерачили вчера, без пива!
И еще Юра заходил, у него две бутылки «старки» было.
Погуляли!
Комната оживала, наполнялась звуками двигаемой мебели, скрипящих панцирных сеток и перекатывающихся по полу пустых бутылей.
