Потом по телеку показали еще иудеев, прыгающих по Палестине, и племена африканские в Сомали, как они там тоже за свободу и независимость друг другу по полной программе втюхивают. Теракт с еще одним огоньком и крушение поезда. А затем черная траурная рамка пошла, и ведущий — уже парень, а не та герла — скорбным печальным голосом, но растерянно, сообщил: коллегу у них на телевидении жизни лишили. Журналиста, то бишь. Но известного своей честностью, независимостью и принципиальностью. «Тоже ничего, — пришел я в окончательно благостное состояние духа. — Такая у них судьба у самых честных, чем больше честности, тем быстрее копытки отбрасываешь». Премию назначили за раскрытие, ну как всегда, в общем. Обидно, конечно, — если рядового гражданина жизни лишают, им плевать, а если честного журналиста — скулеж до звездочек. Впрочем, в жизни бывает, видимо, только «плохо» и «очень плохо». И единственное, о чем стоит просить, тупо уставившись на бездонное небо в надежде засечь какого-нибудь самого продвинутого бога, так это о том, чтобы не стало еще хуже.
Но, конечно, новости очень нужны. Хотя бы затем, чтоб живым себя ощущать и знать, как много плохого и очень плохого помимо твоих проблем. А потому спать спокойно и спокойно личинок откладывать. И на работенке с улыбкой унижаться.
И вспомнил я про Латина недавнего. Распереживался так за него, расстроился. Ну из-за того, что уехал он, как и куда. Но уж, надеюсь, Латин никогда не доберется до Буэнос-Айреса или Рио-де-Жанейро. Это по-любэ моя тема.
Выходить из дома было нереально — меня все еще колотило после посещения милого шопа. Пригорюнился я и снова призадумался на тему шокового столкновения «Я» и шести миллиардов бесспорных «чужих». Но как же, черт побери, все-таки добраться до Южной Америки, а?
Не к чему размышлять о странах, городах, исчезнувших людях. Бесполезно. Лучше выпрыгнуть из подъезда, плюхнуться в кар и бесцельно мотаться по Городу, зашиться и думать, думать, думать. На одну лишь тему — почему же все именно так получилось. Тогда все начинает плавать, и тачку ведешь на рефлексах. Да мне, дураку, и не привыкать.
Что-то. Оно расширяется и крепнет. Оно хочет выйти из меня наружу и трясется. Что-то пронизывает все вокруг и разрывает информационным шквалом на части. Что-то повсюду и нигде. Что-то не хочет есть, пить, спать. Ему не нужно потеть или кашлять. Что-то, это квинтэссенция времени, снаряд пространства. Я и сам не знаю, где я, что-то тащит меня неизвестно куда. Но ведь реально-то этого что-то нет. И тогда можно впечататься на тачке в столб или дерево, хуже не будет. А может, ехать к океану? Ведь, как говорят, только океанские ракушки хранят музыку и радугу. Я поеду и спрячусь в них. И будут только музыка и радуга. Можно оторвать руки или проткнуть печень, или положить свинец под язык. Все погасло, весна не придет. Можно слиться с тачкой, с асфальтом, с чем угодно. Мелькают дорожные знаки и огни светофоров. Темнеет. Должно быть, особи уже засыплют. Завтра они почистят свои клыки и побредут на восьмичасовое состязание. Когда один из них, отработанный, валится без сил, они собираются стаями и начинают вопить. Кладут особь в коробку и зарывают. Да какое мне дело? Уж лучше заткнуться.
Короче, остановил кар у тротуара. Прикуриватель не работал. Ну, конечно. Пришлось выйти на улицу и стрельнуть лайт у первого проходящего мимо. Прикурить-то он дал, а потом отодвинулся резко, дернулся натужно и прибавил шажку. Обиделся я ужасно, скис окончательно. Снова двойка. «Тогда пусть они пеняют на себя, — решил я в своей обиде. — Больше никогда ничего не буду у них спрашивать».
Сидел в каре, курил. Вроде еще думал о чем-то. И развезло меня. Вот стрит, огоньки, дома. В домах свет горит, там люди прячутся. Ночь на город давит упорно. Усталые люди парами прогуливаются, тачки взад-вперед безо всякого дела ездят, асфальт блестит. Скоро, уже очень скоро на деревьях залицезреются зеленые листочки. Тогда станет еще хуже. Хотя, понятно, лучше не знать, что ждет тебя впереди. Это не так пугает.
Все вокруг как рыбы в затхлом прудике. Плавают в ной тине, едят водоросли и личинки откладывают. Некоторые неразумные взлетают над прудиком и видят, что вот оно небо, солнце и яркие звезды. Ныряют обратно,
