Гонщик ленинградской команды Федотов, прикативший следом, бросился к нему, приподнял и опустил — Иван был слишком тяжёл.
Санитарная машина взрёвывала за спинами толпы, милиционеры расчищали путь. Ивана несли на брезенте Козодой, Бобынин и Рыбаков, согнувшийся в три погибели, чтобы идти вровень с Бобыниным. Плача в голос, бежала рядом Нелли Одинцова.
Иван пришёл в себя вечером. Нельку пустили к нему, она принесла апельсины.
— Эма, — сказал он ей. — Селёдочки-то не догадалась? Тихоокеанской…
В дверь постучали.
— Входи, я сейчас, — не оборачиваясь от стола, позвал Кречетов.
Ему предстоял репортаж о празднике закрытия, но даже либретто этой филькиной грамоты не соизволили дать. Хорошо ещё, торжество должно быть накануне 8 Марта, и верный Бэбэ принёс в клюве то, что передрал из прошлогодней газетной передовицы: «Женщины в нашей замечательной стране составляют более половины населения… Женщинам присуждено более семисот высоких премий за успехи в науке и технике, литературе и искусстве» и т.д., и т.п., и пр. Добавить, что помнил сам (о первых в нашей стране олимпийских чемпионах), плюс пафос, красноречие — худо-бедно вступление готово.
— Входи, что медлишь, о женщина!
Но это была не Тамара. Это был давешний коротышка-губошлёп, не оставивший, видимо, бредовой идеи осчастливить телезрителей своим бесценным опытом.
— Побеспокоил? Казните? Обещался и подвёл. Помните — темки тезисы? Да вижу — поздно.
— Поздно. Поздно.
— Исчезаю, преступник, что помешал. Один только вопросик можно?
— Валяйте.
— В ваших здесь выступлениях отражаются положительные моменты, но здоровая критика, она ведь тоже нужна?
— Нужна, всё нужно.
— Тогда факт в разрезе критики. Сегодня в эстафете за Нижнереченский швейкомбинат бежала якобы швея-мотористка, а на самом деле мастер спорта из «Динамо», на стипендии молодёжной сборной. Я не потому сигнализирую, что наша команда — Среднереченской прядильно-ткацкой фабрики, да вы в курсе, — им проиграла, спорт есть спорт, просто у меня характер: не терплю несправедливости…
— Подайте протест. Не мне вас учить.
— А доказательства? Мне в мандатной кто её документы покажет? Вам — другое дело. И вы заклеймите.
— Старик, клеймить — дело газетчиков. Мы — телевидение. И потом — праздник, вручение призов. Женский тем более праздник… Понимаешь?
Пришелец без приглашения утвердился на стуле.
— Понять нехитро. Я вообще-то и о другом имел намерение посоветоваться. Тут уж в плане самокритики. Наша одна особа… сам воспитал, на свою голову… сегодня отказалась выйти на старт. Ей, видите ли, неохота! Находясь, что характерно, в нетрезвом виде. Должно, с вечера и с опохмелки, на старые дрожжи. Ну, в горячке разбираться некогда, успеть бы замену сделать. А после подруги мне причину растолковали. Томка-то им открылась. Это её так зовут — Лукашёва Тамара, да вы знаете, для кино снимали. Короче. Кто-то, не будем уточнять, кто, заморочил девчонке голову, ты-де на спорт плюнь, на команду, на городишко свой, я тебя в столицу заберу и устрою шикарную жизнь. Дурочка уши и развесила. Одного не учла: коллектив у нас здоровый, сплочённый, сейчас комсомольцы там бушуют, хотят, как вы и советуете, обратиться в центральную печать. Уж я их урезонивал: «Не калечьте жизнь девчонке. Да и уважаемому лицу тоже…» Куда там! Молодой народ, горячий… А я лично так скажу: кто богу не грешен, кто бабушке не внук? Можно, конечно, и раздуть. А можно и погасить. Вот со швеёй якобы мотористкой — эт-то уже подставка, не исключено, подделка документов. Тут бы за ушко да на солнышко.
— Шантажируем? — процедил Кречетов сквозь зубы.
— Смею ли?.. Если что, номер у меня шестьсот восьмой.
Длинно проскрипела дверь: «Подста-а-авился».
Троглодитка! Неужели вообразила, что если он был с ней ласков, нежен, стихи читал, делился сокровенным (А он-то! «Пижон сказаться должон, пех-хота»), то ей всё нипочём? И её в самом деле ждёт столичная жизнь? Он ей это всё и преподнесёт? Разогналась! И плюхнулась в яму. И его за собой туда. Именно теперь. Когда из другой ямы с таким трудом выкарабкался, кажется, укрепился, продвинулся. А сколько завистников, сколько охотников на его место?!
