Жестяной репродуктор со столба долдонил без передышки, звучали фамилии тех, кто закончил, и их результаты. К отстрадавшим своё спешили тренеры и товарищи, помогали снять лыжи, разводили по палаткам, но толпа вокруг судейской не рассасывалась, назревали главные события.
Куда, к дьяволу, запропастился «рафик»? Наконец комментатор углядел его за канатом, призвал свирепым гребком ладоней. Милицейский майор Матюнин стремглав бросился выдёргивать колья.
— Внимание, полная готовность! Натан Григорьевич, по моему сигналу берёте лыжника в начале спуска, ведёте на меня до створа! Вадим — запись по отмашке! И не вякать! Вякать дома будем.
— Ой, ноги не держат, — приникла вдруг к Кречетову Тамара. — Чем так болеть, лучше самой бежать.
— Любовь? — покосился на неё комментатор.
Она отпрянула, обожгла своими зелёными. Рыжая грива, сбитая в ком, тяжело упала на лицо, она её отхлестнула:
— А вы думали, любовь — это когда в койке? Эх, вы-ы…
Утирая шапочкой щёки, с палками под мышкой заскользила прочь — к подножию спуска. Встречать.
Лыжня сама потрясённо кидалась Ивану в ноги, и он попирал её яростно и властно. Гонщики, которых на последнем километре обгонял он уже десятками, шарахались вправо и влево от красного свитера, на плечах которого, казалось, вскипал рушившийся с ветвей снег.
Уже в финишном створе отчаянным прыжком опередил он парня, чей результат трудно будет отыскать в третьем, если не пятом десятке. И, сломавшись в пояснице, касаясь пальцами лыж, опустошённо катил ещё несколько метров.
Кто-то набросил ему на плечи полушубок. Вроде бы Быстряков. Кто-то, присев на колени, отстегнул крепления. Вроде Нелька.
С неба загремел жестяной голос:
— Финишировал Иван Одинцов, Московская область. Время… — голос преисполнился торжеством… — время заслуженного мастера спорта Одинцова два часа двадцать две минуты сорок шесть секунд!
Вокруг захлопали — сперва глухо, в варежках, потом хлёстче, потому что люди бросали рукавицы, бежали Ивана качать. Потянули назад за плечи, подхватили под спину, под колени. Он отбился:
— Рано.
— Ванечка, иди в палатку, простынешь!
Нелька, что ли?
Подошёл Федотов:
— Поздравляю, дядя Ваня.
Бобынин не подошёл, и Иван подумал, что хотя Костя рад за него больше, чем Федотов, но тоже понимает — рано.
Подошёл знакомый телевизионщик Толя:
— Иван, как говорят в народе, ты меня уважаешь?
— Ну?
— Минут через десять… Вон наша камера. Пару слов — я тебя терзать не стану. Договорились?
— Ну?
За спиной кто-то сказал:
— Теперь бы ему и уйти. Непобеждённым.
«Дудки», — подумал Иван. А сам всё слушал радио.
И вдруг оно загремело с неслыханной силой:
— Финишировал Игорь Рыбаков, Московская область! Время — два часа двадцать две минуты тридцать…
У него заложило уши, и он пошёл в палатку. Мельком увидел, как знакомый телевизионщик Толя бежит за Львом Николаевичем Прокудиным, который тоже бежит, на ходу стаскивая номер со своего мальчугана и обороняя его локтями от трусящей следом толпы. На ходу, не глядя, телевизионщик толкнул Ивана, и, не глядя же, извинился.
— Ничего, — ответил Иван. — Быват.
И уже для себя, а не для окружающих, вполголоса договорил любимую дедову поговорку:
— Быват, что и медведь летат. Когда с горы падат.
— Вы помните мой намёк? Что я давеча говорил? Игоряша, соберись, дружок, это же ответственный момент, тебя вся страна увидит!
Парень промокал варежкой лоб, от багрянца солдатская стрижка казалась совсем белёсой. Под носом светлый пух. Кого-то напоминал он Кречетову, но кого?
— Закончилась эта гонка, эта битва титанов!..
— Анатолий Михайлович, встаньте к товарищу поближе… Вадим, вы готовы? Бог мой, я опять вижу микрофон!
— Съесть мне его, что ли?
— Закончилась эта гонка, эта битва титанов! Кто ожидал такой сенсации? Девять секунд — всего-навсего — выиграл двадцатилетний Игорь Рыбаков у самого Ивана Одинцова, который — прав оказался наш недавний собеседник Лев Николаевич Прокудин — никогда не сдаётся без боя. Один человек этого ожидал — вы, Лев Николаевич, не правда ли?
— Сглазить боялся.
— Мы понимаем вас и разделяем вашу радость. А что скажет победитель? Что вы сейчас чувствуете, Игорь?
