— Ось вин! — закричал Степан, и Святополк увидел совсем рядом голову Мизинчика. Но в тот же миг голова снова ушла под воду. Опустив свой спасательный круг, Святополк нырнул и вытащил командира на поверхность. В лице у Мизинчика не было ни кровинки. С трудом шевеля губами, он выговорил:
— Достало меня. Поранило… Спасайте теперь, ребятки…
По счастью до берега было недалеко. Поддерживая с обеих сторон своего командира, Святополк со Степаном выбрались на песчаную косу. Мизинчик остался лежать на песке неподвижно — потерял сознание. Святополк посмотрел на него и зажмурился: лучше бы не видеть… Ниже правого колена у Мизинчика была только разодранная окровавленная штанина, а ноги не было. Песок в этом месте темнел, напитываясь кровью…
А по мосту, которому теперь ничего не угрожало, катились орудия, повозки с боеприпасами, полевые кухни. Проехал заляпанный грязью автомобиль начдива. Наступление развивалось.
В палатке полевого лазарета возле койки Мизинчика стояли Святополк, Степан и дед Алеха. Здесь были собраны послеоперационные: кто-то тихонько стонал, кто-то спал, похрапывая во сне, кто-то просто лежал, глядя в брезентовый потолок. Обогревали палатку две раскаленные докрасна «буржуйки».
— Эх, не пофартило, — говорил Мизинчик непривычно тихим и жалобным голосом. — Как не пофартило! Это тебе, Святополк, все равно — руку, ногу. Лишь бы голова уцелела. Ты вон какой головастый… А мне бы лучше голову оттяпало. Чего я умею? Единственно — только воевать! А если крестьянствовать, так не люблю я этого, и опять же, без ноги, не гожусь никуда…
Он зажмурился, чтобы сдержать слезы, но одна все-таки выкатилась на щеку.
Никто не стал утешать Мизинчика, доказывать, что ему найдется дело. За долгий путь от виселицы до своих они стали друзьями, а друзья в таких случаях не должны врать.
Раздался быстрый стук каблуков, шелестение ткани. Все четверо поглядели — и не сразу узнали в подошедшей девушке Саню. На ней было красивое городское платье до земли, шелковая косынка скрывала коротко стриженные волосы; и даже личико Сани казалось красивым и взрослым.
— Это здешние сестры меня нарядили, — объяснила девушка. — Я ведь остаюсь тут, при лазарете.
— Милосердной сестрицей? — уважительно спросил дед Алеха.
— Да, вроде. Пока помощницей… Это для меня дело знакомое.
— Яка ж вы у нас красавица, — грустно сказал Степан Байда. Даже Мизинчик, несмотря на горе и боль, подтвердил:
— Ну чисто жар-птица.
В палатку вошел врач в забрызганном кровью халате, сразу закричал на посетителей:
— А ну, вон отсюда! Посторонние вон!
Святополк, Степан и Алеха пошли к выходу. Но на прощанье каждый успел дотронуться до вцепившейся в край одеяла руки Мизинчика. Дед Алеха сказал за всех:
— Хоша Сибирь большая, а сердечко чует: встренемся еще.
Они вышли, а Саня осталась. Она поправила Мизинчику подушку, потом присела на краешек койки.
— Еля! Я сама попросилась, чтобы здесь остаться.
— Ты же воевать хотела, — напомнил Мизинчик слабым голосом.
— А теперь не хочу. Я хочу с тобой вместе… И сейчас, и всегда.
Мизинчик поглядел на нее с удивлением.
— Не понимаешь? Какой ты! Ну совсем ничего не видишь… Я же тебя люблю. Хочешь, я пойду за тебя замуж?
Девушка говорила весело, как о деле простом и легком, по смотрела на Мизинчика испуганными, ждущими глазами. Помолчав, Елька невесело спросил:
— Пожалела?
— При чем тут пожалела? — Саня даже обиделась. — Я давно тебя люблю, почти что с самого начала! А ты и не смотрел в мою сторону… Знаешь, как обидно было?
— Так ведь смотреть было не на что, — неуверенно улыбнулся наконец Мизинчик. — А теперь смотрю. И вижу… Только куда мне жениться? Я на деревяшке и до церкви-то не дошкандыбаю.
Девушка обрадовалась, засмеялась тихонько.
— Какая еще церковь? Ты же партийный… У нас будет гражданский брак.
Она прижалась лицом к его ладони, лежащей поверх одеяла, потом поцеловала эту большую, беспомощную теперь руку.
— Ты что? Ты что? — испугался Елька. — Так никто не делает,
— А я буду.
«Мерседес-бенц» начдива стоял неподалеку от лазарета. Начдив специально вышел из автомобиля, чтобы поговорить с тремя героями вчерашней переправы.
