— Мне показалось…
— Вот-вот, — перебил Шниттке, — я и говорю, у вас там на фронте кожа задубела, и вы живете не тем, что есть, а тем, что вам кажется!
Подошла молодая девица в альпийском фольклорном костюме, в белоснежном переднике с цветочками, и, не спеша поставила на стол горчицу, две кружки пива и поднос с кренделями, усыпанными, словно бриллиантами, крупными кристаллами соли.
— Ни разу не видел здесь такой красотки! — воскликнул Шниттке.
— Видели, да не замечали, — кокетливо ответила девица.
С этими словами она повернулась и пошла прочь, аппетитно жонглируя округлыми ягодицами. Шниттке проводил ее восторженным взглядом.
— Так на чем мы остановились? — переход от возвышенного к прозе давался ему теперь нелегко. — Ах, да… Для начала скажу тебе, что здесь — единственное место в Берлине, где мы можем говорить, не рискуя быть подслушанными третьим лицом.
— А третий кто?
— Главный управляющий службы имперской безопасности Рейнхард Гейдрих.
— Но насколько я знаю, адмирал был первым учителем морского кадета Гейдриха. А позже они даже дружили.
— Верно. Адмирал любит повторять: «Избавь меня от неверных друзей, а от врагов я избавлюсь сам». И стал жертвой своих проповедей.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебя вызвали, чтобы сообщить об отставке твоего любимого шефа, адмирала Канариса. И это сделает на совещании завтра назначенный руководителем абвера его бывший заместитель Бюркнер.
— Ты с ума сошел? — Гофмайер вынул носовой платок и вытер со лба капельки пота.
— Если да, то только вместе с теми, кто затеял эту грандиозную интригу против адмирала.
— И кто же именно?
Шниттке задумчиво посмотрел через окно в сад, где хозяин и два работника занимались обрезкой кустарника.
— Гейдрих каким-то образом проник в нашу агентурную картотеку и установил, что мы активно используем евреев в качестве агентов. Естественно, он показал добытые материалы Гиммлеру, который тут же положил их на стол Гитлеру. Расчет оправдал себя.
— Да уж, могу себе представить.
— Нет, не можешь. По рассказу очевидца, фюрера охватило настоящее безумие. Он вызвал главкома Кейтеля, топал ногами, кричал и в заключение потребовал немедленного освобождения адмирала от должности.
Кейтель, заслуженный генерал, был настолько подавлен всем происходившим, что не произнес ни слова. А вернувшись к себе, немедленно подписал приказ о назначении шефом абвера Бюркнера и об откомандировании Канариса на действующий флот.
— На этом закончилась и моя карьера. Теперь и меня откомандируют. — Гофмайер обхватил голову обеими руками.
— Куда? Дальше фронта уже некуда.
— Не скажи. Как говорит один опытный штабист, «Для нас, высшего командования, существуют три вида фронтовой службы: с теплым туалетом, холодным либо вовсе без». Иными словами — в продувное поле.
Воспоминание о прозе фронтового быта навело на грустные мысли.
— Послушай, дорогой мой провидец, отвези меня поскорее домой. По твоим предсказаниям, с завтрашнего дня у меня начнется новая жизнь. Хочу побыть в семейном кругу хоть немного еще при старой, более счастливой.
Последующие события полностью подтвердили предсказания Шниттке.
Когда Гофмайер на следующее утро подошел к пятиэтажному зданию на берегу канала Тирпицуфер, оно впервые показалось ему мрачно-серым, лишенных каких-либо радостных цветов. Гигантских размеров дверь выглядела непосильно тяжелой. Преодолев две ступеньки и еще не взявшись за ручку двери, он оглянулся.
Небольшое пестро раскрашенное судно, казалось, с трудом протискивалось в узкое горло канала. Собравшиеся на верхней палубе подростки, одетые в форму гитлеровской молодежи, дружно пели, придавая особое внимание не столько красоте, сколько громкости издаваемых звуков. В такт знакомой мелодии Гофмайер рванул ручку двери, которая неожиданно легко поддалась.
В помещении царила тишина. Весь личный состав Центрального управления абвера собрался в актовом зале. Пока Гофмайер шел по опустевшему коридору, неизвестно откуда появился Шниттке. Едва поравнявшись с Гофмайером, он буквально выстрелил в него обойму самой свежей информации.
Утром фюрер позвонил Кейтелю и приказал проводы адмирала провести на предельно скромном уровне, как он выразился, «без фанфар».
