Северов, будучи на фронте, насмотрелся на сожженные войной деревни и такое, хотя бы внешнее благополучие, поразило его. Лошадь весело пробежала по центральной улице и остановилась у ворот крайнего дома.
Изба внутри оказалась на редкость чистой. Самодельные дорожки из разноцветных кусков материи разбегались в разные стороны по полу. Одна вела к столу, другая — в спальню, а третья — к печи. На одной стене — выцветшие коричнево-белесые фотографии.
— Вот она, моя несравненная. — Он подошел, перекрестил и поцеловал фотографию женщины, стоящей в полный рост и одетой в какой-то бархатный зипун. — Вот представляю тебе мою любимую. А теперь, давай, садись за стол и выпьем в память о ней.
Раздался стук в окно. Северов знал, что в деревнях обычно гости стучат в окна, а в городах — в дверь. Он опустил руку в карман куртки и нащупал пистолет.
— Да ты не волнуйся, это моя племянница за домом присматривает, а сама в соседнем живет.
Родственница оказалась молодой женщиной лет тридцати пяти, беловолосая, с улыбающимися глазами.
— Это мой напарник, — представил хозяин гостя.
— Я тебя, дядя Миша, с утра жду, а ты вон за полдень приехал.
Упреки женщины дядя Миша перенес легко.
— Ты вот что, Клавдия, мы с приятелем сегодня полдня на дороге маемся, неплохо было бы что-то пожевать.
— Я, Михаил Арсентьевич, вам с утра еще тыкву запарила с пшеном.
Хозяин достал бутылку и разлил самогон по стопкам.
— За Варвару Федоровну. — Он повернулся к фотографии, выпил, потом посчитал, что Варвара заслуживает большего, выпил ещё одну.
Тыква с пшенной кашей оказалась блюдом царским.
— Да вы ешьте, не стесняйтесь, — Клавдия подвинула чугунок ближе к Северову.
Хозяин тем временем опустошил еще две стопки. Теперь, правда, уже без упоминания покойницы.
— Ты вот, видать, человек городской, то бишь, образованный. Скажи мне прямо, на кой дьявол немец к нам сюда пришел?
Приученная не участвовать в мужском разговоре, Клавдия отошла к печке и устроилась там на лавке. Хозяин же положил левую руку на стол, а правую оставил свободной, поскольку, жестикулируя ею, можно было точнее выразить мысль.
— Я тебе вот что скажу, дорогой мой гость. До прихода к нам немцев я думал о них лучше. У нас вот в совхоз до войны трактор немецкий пригнали, «Фордзон» назывался. Советская власть где-то по дешевке прикупила. Так это же зверь, а не конь, 50 лошадиных сил. На нем пахать, бороновать, возить, чего хочешь делать можно. На нем одном пол-России перепахать можно. Так вот тогда я немцев зауважал.
— А сейчас что же?
— А сейчас всё по-другому. На прошлой неделе немцы согнали на базарную площадь человек пятьсот жителей. Ну вывели мальчишку и девчонку, лет по 13–14, соорудили помост с виселицей, подняли туда этих двух подростков. Я стоял во втором ряду. Глянул, ну дети. Он — в кепочке, она — в платочке. И пожилой немец, лет за пятьдесят, седой весь, спокойно, без всякого сомнения, по-деловому накинул детям петли на шею. Потом я спросил у народа, за что их повесили? Сказали, будто ребята отвернули зеркало и какие-то другие побрякушки с немецкой автомашины.
Рассказ стоил хозяину больших усилий, поэтому, закончив его, он рухнул головой на стол рядом с тарелкой.
Клавдия словно ждала этого момента. Ловко подсунув голову под безжизненно висевшую правую руку хозяина, она взвалила его на плечо и поволокла к кровати.
Северов привстал, чтобы помочь женщине, но был остановлен суровым жестом, гласившим: «Не следует вмешиваться в дела семейные».
— Чаю хотите? — вернувшись, поинтересовалась Клавдия.
Отказываться было бесполезно, поскольку одновременно с вопросом она поставила на стол уже наполненный чаем стакан.
— Вы насколько же к нам пожаловали? — довольно бесцеремонно поинтересовалась она.
— Завтра утром постараюсь на поезд в Минск сесть. Домашние наверняка волнуются, надо поспешить.
— А спать вас где укладывать? В избе или, может быть, в сарае на свежем сене?
— На сене, конечно.
Густой запах свежескошенной и подсушенной на солнце травы был ему наградой за правильно сделанный выбор. Простыня, брошенная на сено, выглядела соблазнительно. Отход ко сну был желанным, но пока преждевременным. Северов внимательно наблюдал сквозь щели сарая за всем, что происходило снаружи.
