— Я уже четыре патруля прошел, пока из Минска ехал. — Северов уселся на противоположной стороне телеги, чтобы уравновесить мужика и лошадь, которая безо всякого энтузиазма потянула телегу.
Поначалу ехали молча.
— Как у вас там, в Минске, хуже, чем у нас? — вдруг поинтересовался мужик.
— С чего это у нас лучше будет? Везде одно и то же.
— Понятно. Власть — она одна пришла, везде теперь без разницы будет. У нас пока только колхозных коров угнали, до личных еще не дошли.
Он как бы икнул и неожиданно умолк. Дорога повернула резко вглубь леса, и ними предстала картина, от которой запросто могло остановиться дыхание.
Уступив всего одну колею для проезда, справа стоял немецкий грузовик «Блиц» с задранным капотом. Два немецких солдата в форме, проникнув с обеих сторон под капот машины, с очевидным знанием дела устраняли возникшие в моторе неполадки. Третий, чином посолиднее, стоял у крыла машины и подавал им требуемый инструмент. Работа шла бойко, и немцы не обращали внимания на приближающуюся подводу.
Северов опустил руку в карман и сбросил предохранитель на пистолете.
— Вот тебе и новая власть на машине застряла.
— Машина — не лошадь. В любой момент отказать может, — отозвался мужик, натянув левую вожжу и объезжая грузовик.
Услышав русскую речь, один из копавшихся в моторе поднял голову и внимательно проводил взглядом проезжающую телегу с двумя мужиками. Обогнув препятствие, лошадь не спеша втянула телегу в прежнюю колею и, словно почувствовав напряжением спиной, не то чтобы побежала, но пошла быстрее. Не поворачивая головы, Северов почти до боли скосил глаза вправо и зафиксировал прежнюю возню вокруг немецкого грузовика.
Далее какое-то расстояние проехали молча. Как и следовало ожидать, первым не выдержал мужик:
— А у тебя, я смотрю, при виде немцев голос пропал.
— Со страху не то случается.
— Это верно.
Дальше ехали молча. Каждый думал о своем. Одно было очевидно — отношение мужика к нему после встречи с немцами изменилось. Из разговорчивого человека он вдруг превратился в молчуна. И это не обещало ничего хорошего.
Вообще отношение у крестьян к Советской власти было, мягко говоря, неровное. Ради индустриализации государство отбирало у них всё, возвращая лишь маленькую частицу благодарности. Глядя на шею крестьянина, высушенную солнечными лучами, на его ветхую одежду и явно недокормленную лошаденку, Северов ощутил какую-то тревогу и неуверенность в складывающейся ситуации. Если он настроен против существовавшей в России власти, то сдал бы его при первой же возможности немцам, а ведь он этого не сделал. С другой стороны, всё произошло так неожиданно и быстро, что он мог не сообразить, что нужно сделать за такой короткий отрезок времени. Сейчас у мужика появилась возможность все как следует обдумать и действовать далее в соответствии с его убеждениями и отношением к Советской власти, а также к немцам, что пока из общения с ним четко не проявилось.
И тем не менее дальнейшая поездка становилась для Генриха опасной. Какие мысли были у него в голове, и какие еще придут по дороге, спрогнозировать не представлялось возможным.
— Послушай-ка, дорогой, скажи, до Большого Загорья далеко?
— Зачем далеко?! Рядом. Выйдем сейчас на поле, направо дорога вдоль леса пойдет прямо в Загорье, никуда сворачивать не надо.
В голосе Северов почувствовал нотки радости от реализовавшейся неожиданно надежды.
— У меня тут родственник по линии жены живет. Решил, заеду, переночую, заодно и навещу, побуду с ним, а то когда еще придется в этих краях бывать?
— И то верно. Нынче тут гнилой угол, мало кто заглядывает.
Лес кончился, и справа действительно потянулась ржавая от глинистой почвы, изобиловавшая глубокими промоинами с обеих сторон проселочная дорога, проехать по которой мог позволить себе человек или сильно подгулявший, или с большого отчаяния. Северов сошел на землю.
— Благодарю тебя, благородный человек. Подвез путника.
— Ты лучше Бога благодари за то, что живой остался.
Лицо мужика сделалось серым, скулы выкатились наружу.
— Что так?
— Заметил я, как ты напрягся, когда с немцами повстречался.
