Северов взглянул на Веру.
— Бедняга, как же его война скрутила! — сочувственно произнесла она.
Генрих тоже собрался исполниться состраданием, как в этот момент над столом вновь появилась голова, а с нею и кисть правой руки странного незнакомца, выразительно указывавшая на нечто, происходившее у Северова за спиной.
Он повернул голову, и вовремя. Картина, представшая перед ним, была не только красочной, но и трагичной.
Боевой офицер, в полевой форме и со знаками отличия капитана, а также двумя боевыми орденами, заняв отдельный столик в углу ресторана и опустошив полтора графина зелья, казалось, вновь почувствовал себя на передовой. Капитан достал немецкий парабеллум, протер его с любовью салфеткой, прищурил левый глаз и решил, что разглядывать штатское окружение лучше всего через прицел пистолета.
Наиболее слабонервные граждане предпочли тут же переместиться за столики подальше, чтобы укрыться от прямой наводки необычного посетителя. Он же после недолгих сомнений избрал основным объектом своего внимания мужчину, бесцеремонно усевшегося за стол напротив Северова и его дамы. Целясь ему в голову, капитан перемещал ствол пистолета вслед за целью, иногда он задерживался по касательной на затылке Северова, который вызывал у него ничуть не меньшее раздражение, нежели прыгающая голова. Генрих поднялся и не спеша двинулся в сторону возмутителя спокойствия.
— Стой! Стрелять буду! — истерично закричал капитан. Северов отреагировал неожиданно. На лице его появилась снисходительно-добрая улыбка. Музыка вдруг стихла и в зале воцарилась напряженная тишина. Капитан положил указательный палец на курок и одновременно прищурил левый глаз, хотя необходимости в этом уж не было.
Расстояние между ними сократилось до того минимума, когда промахнуться для стрелявшего становилось много сложнее, нежели поразить цель.
В последнюю секунду он выбросил руку вверх и выстрелил, зеркальный потолок дрогнул, и от образовавшейся в нем дыры в разные стороны густой паутиной разбежались трещины. А из самого пулевого отверстия на голову стрелявшего опустилось облако извести, придав его лицу мертвенный оттенок мумии.
— С фронта, что ли? — поинтересовался капитан как ни в чем ни бывало, заботливо укладывая на стол парабеллум.
— Как ты догадался? Из госпиталя, — Северов опустился на свободный стул рядом.
— Прямо на пулю может идти только фронтовик.
Генрих покачал головой, по достоинству оценив трезвую мысль пьяного собеседника. Поглаживая правой рукой пистолет и ловко орудуя левой, капитан наполнил две рюмки.
— Хорошо, что ты пришел. А то я тут один с этими серыми тыловыми крысами. Ни выпить, ни закусить, — Он вылил в себя содержимое рюмки, после чего его тело вздрогнуло, а лицо сложилось в мученическую гримасу.
— Послушай, капитан, зачем тебе эта гадость? Ты ведь человек непьющий.
— Я? — удивился тот. Потом подумал немного и сменил тему. — До полудня завтрашнего дня у меня отпуск, понимаешь? После двенадцати — опять землянка, окопы и идущие на тебя немецкие танки. У меня с ними игра такая: они в Москву хотят, а я их не пускаю. Правда, у них броня, а у меня кожа! Вот, гляди, человеческая! — в подтверждение он ущипнул себя за кисть руки, отчего та конвульсивно дернулась, и две хрустальные рюмки с грохотом рухнули на пол.
В этот момент дверь распахнулась, и в ресторан стремительно вошел генерал, сопровождаемый тремя автоматчиками. Капитан машинально схватил пистолет.
— Встать! Оружие на стол! — оглушительно скомандовал генерал.
Армейский устав сработал безукоризненно: капитан поднялся и послушно положил на стол пистолет.
— Взять обоих! В комендатуре разберемся.
— Военный комендант Москвы Синилов! — заворковали негромко, но с уважением штатские за столиками.
Автоматчики встали за спины задержанных, подталкивая их к выходу. Публика, слегка отошедшая от шока, зааплодировала бравому генералу, блюстителю порядка в прифронтовом городе Москве.
Проходя мимо Верочки, Северов склонился к ее уху.
— Передайте Григорию Федоровичу, что я пострадал за правое дело, и не расстраивайтесь. Вечер мы обязательно повторим, и без стрельбы. Это я вам обещаю.
